Иногда я психоаналитик. Что бы вы пожелали будущим родителям

Ксения Собчак: Притчи богатого юноши

Ксения Собчак поговорила с создателем и владельцем компании Gloria Jeans Владимиром Мельниковым о дешевой одежде, Священном Писании и перспективах бизнеса в России

Готовиться к разговору с Владимиром Мельниковым мне было непросто. Из различных источников вырисовывались образы двух совершенно разных людей.

Один – этакий реликт эпохи кооперативного движения и малиновых пиджаков, простецкий парень себе на уме. За спиной – фарцовка джинсами, валютные преступления, три срока в исправительно-трудовых учреждениях общей протяженностью в десятилетие. Затем – достойная восхищения верность избранному пути: из скромной фирмы по пошиву джинсов вырастает империя ритейла Gloria Jeans с сотнями торговых точек по России и всему миру и с миллиардным годовым оборотом. Но тяжелое прошлое накладывает отпечаток на манеры: поговаривали, что Владимир Мельников бывает крут с подчиненными, а в часы благодушия наставляет их притчами из лагерной жизни.

Увы, этот складненький литературный образ начисто разбивался о фигуру другого Владимира Мельникова. Благообразный седобородый старец, поселившийся в собственном доме неподалеку от Оптиной Пустыни, где, по слухам, насельничает его духовный руководитель и наставник. Человек, на полтора года отошедший от дел, чтобы скрасить последние дни смертельно больной жены. Воцерковленный православный христианин, иллюстрирующий свои суждения о политике и бизнесе цитатами из Священного Писания. В общем, наспех придуманный мною поношенный малиновый пиджак бесследно сгорел в очищающем пламени геенны.

Я как раз наносила торопливый макияж на свой когнитивный диссонанс, когда в дверях появился Владимир Мельников. Третий по счету. Почтенный джентльмен с внешностью и манерами профессора-слависта из Стэнфорда. Скромный, степенный, рассудительный и уж никак не похожий на религиозного фанатика. Мягкий «познеровский» выговор – то ли едва заметный иностранный акцент, то ли просто интеллигентская рафинированность:

– Давайте только сначала кофе выпьем? А то я долго летел, потом ехал два часа на машине. Очень устал.

О трудах и скорбях

– Откуда вы прилетели? У вас действительно такой график, что не бывает ни одного свободного дня?

– Моя последняя встреча была с таким японским гуру, мистером Такео Ямаока. Вот что он мне потом написал: «Насколько я вижу, у вас очень напряженный график, поэтому, пожалуйста, больше следите за своим здоровьем». Мы полетели в Японию из Москвы, из Японии в Чикаго, потом в Сан-Паулу, потом в Париж, потом на Афон через Салоники, потом обратно тем же путем.

– Я так понимаю, что все, кроме Афона, было деловой поездкой? Вы ездили договариваться о новых фабриках?

– Нет. Gloria Jeans – это не производственная компания, а ритейловая.

– Но большую часть пути в бизнесе вы концентрировались на производстве и не занимались собственной розницей. Жалеете об этом?

– Мы начинали бизнес в 1988 году, тогда наибольшая прибыль была в производстве. Мы шили копии Levi’s, потом стали делать H&M и другие бренды этого уровня. Когда в 2001 году опять подорожала нефть, я понял, что в России скоро все изменится. Мы увидели, что Путин направляет государство на постиндустриальный путь. Мы сразу изменили стратегию: стали строить бренд и пошли в розницу. Сегодня производство для нас побочная часть бизнеса. Изменился сам бизнес в мире. Если тридцать лет назад легкая промышленность состояла на 90% из умения шить и на 10% из «финишинга» – упаковка, маркетинг, продажи, то сейчас все наоборот.

– Я раньше почти не замечала Gloria Jeans, но, увидев ваши показатели, была поражена: более 650 собственных магазинов, выручка почти 28 миллиардов рублей, рентабельность 19%. Как я понимаю, у вас концепция такой русской Zara? Вы же фактически, как Zara, копируете чужие модели.

– Копии не работают. Когда от копии исходит новый дух – только тогда это может работать, поэтому мы должны производить то, чего нет у Zara, H&M, Gap, C&A. Мы все время ищем свое слово. Наше преимущество – быстрее делать модные вещи и продавать дешевле, чем Zara и H&M. Но те, кто ходит в Zara, не пойдут в Gloria Jeans. Поэтому давайте не будем нас с Zara сравнивать.

– Однажды вы рассказали историю о том, как Диего Ривера пришел на выставку Пикассо и увидел свои картины, которые незадолго до этого у него пропали. Вы тогда привели цитату: «Выдающиеся люди вдохновляются, великие – воруют. Воруют, но не копируют». Вы действительно дума­ете, что лучше что-то очень талантливое украсть, чем изобретать свое?

– Есть изобретения, кто-то их видит, кто-то нет. Креативен только Бог. Он создал такую великую Землю, планеты, звезды, и сколько тайн там есть. И кто-то эти тайны увидел, но не может ими воспользоваться. «Приливы есть во всех делах людских, / И те, кто их использует умело, / Пре­успевают в замыслах своих».

– Но у других вы заимствуете?

– Конечно. Так и у нас заимствуют. В Москве ребята из H&M и Zara приходят в магазины Gloria Jeans, фотографируют, одежду покупают.

– Зачем Zara фотографировать вас, если они могут сфотографировать Chanel? Я хожу на все показы моды и вижу, что через две недели после показов топовые модели уже висят в Zara.

– Во-первых, не через две недели, а через два месяца. Хотя и это небольшой срок, и пока только у Zara такой оперативный производственный цикл. Дизайнеры одежды должны быть неизвестными. Вы знаете какого-нибудь дизайнера в Zara? В Gap? Нет. Наши сотрудники иногда ездят в такие дыры, находят там таких дизайнеров, которых Zara может не найти. Но я не сравниваю себя с Zara. Zara – великая компания.

– Есть ли у русских какие-то особенности с точки зрения размера? Может быть, какая-то особая фигура, особые лекала, определяющие популярность ваших моделей.

– Европейские, американские и российские размеры примерно одинаковые. Конечно, есть какие-то особенности. В России многие женщины после тридцати лет, когда садятся на стул, волнуются: «Мои бока вы­шли или нет?». И мы должны ей сказать: «Не волнуйся, твои бока не вышли».

– У вас работает много экспатов из разных мировых компаний: Benetton, Adidas, IKEA. В России нет специалистов такого уровня?

– В России вообще нет специалистов. Если бы мы догоняли, хотели глобализации, они появились бы. Они уезжают, а почему нет? То же самое происходит во всем мире. В Китае тоже очень много западных менеджеров, это просто мировое разделение труда. Если вы сейчас поедете в Америку, то больше всего людей увидите в магазинах Apple. Поэтому в Apple взяли директором по магазинам девушку из Burberry. Дали ей пятилетний контракт на пятьдесят девять миллионов долларов.

– Многие, кто занимается производством в России, говорят, что главная проблема – найти непьющих и желающих работать людей, даже за хорошие деньги. Это правда?

– Правда. В России работать не хотят, на Украине раз в десять больше хотят работать. И могут, и хотят.

– С чем это связано? Мы же одна нация, у нас одни славянские корни.

– Разная политика.

– Это так сильно влияет?

– Давайте поумничаем? Советский Союз преподносил себя как держава индустриальная. Мы действительно с американцами бились. В 1973 году нефть подорожала, и Брежнев решил, что не надо заниматься индустриализацией, когда есть нефть. То же самое решил Путин.

– Сейчас опять уронят нефть за несколько лет.

– И уже идти будет некуда. Дело в том, что мы уже вошли в конвергенцию, в глобальный бизнес, теперь выйти оттуда будет практически невозможно. Это разруха полная. СССР до своего падения в 1991 году уже лет десять проигрывал Западу. Но ментальность русских людей до сих пор такая же: мы Союз, мы сильные, и наш противник – Америка – боится нас. Разве не кайф? Мы этим жили все! И вдруг мы упали. Когда стали строить новую страну, то сказали: индустриальная часть нам не нужна. Мы должны быть постиндустриальной страной, как американцы. Тем более у нас есть нефть и ресурсы. Россия не стала инвестировать в производство, не стала говорить «слава рабочим». Теперь появилось «слава Махмудову», который занимается металлургией, где электричество стоит две копейки, «слава Дерипаске» и так далее. Стали поощрять только тех, кто смог у власти взять что-то. Так потихонечку появилась коррупция, она разъела Россию. У страны было много денег, ими начали затыкать дыры, появились громадные социальные выплаты. Люди решили не работать. Я это знаю, потому что у нас есть благотворительный фонд, в который приходят девочки, живущие в деревнях: 5600 рублей дается за ребенка, за второго – материнский капитал 430 тысяч рублей. Они рожают, государство дает им за это деньги, плюс ко всему они ходят по фондам, где просят еще денег. Зачем работать? Она не будет искать работу, а будет рожать детей.

– По слухам, вы собираетесь выводить производство за границу. Это правда?

– В России осталось 20%. 80% переброшено в Азию.

– Уже? Так быстро?!

– Ну мы же готовились к этому ко всему. Я только не думал, что на Украине будет так плохо. А ко всему остальному готовились.

– Что происходит с фабриками на Украине?

– Спросите у бандитов.

– Ополченцев или украинцев?

– Да мне все равно. Я не знаю. Бандиты захватили, я туда не ездил и не знаю, кто там. Директора заводов говорят, что пришли бандиты, машинки забирают. Я сказал: закройте фабрики, мы же деньги не платим.

– Обычно ведь приходят оружие забирать или что-то, что помогает в войне?

– Давайте эти детские разговоры закончим. Бандиты они и есть бандиты, они забирают все. Помните «Свадьбу в Малиновке»? Они же там одеяло забирали пестрое.

– То есть они сказали: «Если вы не хотите, чтобы остановились заводы, то платите нам»?

– Стали требовать денег за то, что живые. Вы что, не помните девяностые годы? Приходили бандиты и говорили: дайте денег. Теперь то же самое. Мы закрыли заводы. Сейчас вроде как одни бандиты угнали других бандитов, власть взяли, но теперь нет света, воды и газа.

– А что с людьми?

– У кого были деньги, те убежали в Москву или куда-то еще, остальные сидят в подвалах и ждут света.

О царях и Отечестве

– В России сейчас идет патриотическая волна. Вы не боитесь, что джинсы, которые присутствуют и в вашем ассортименте, и в названии марки, станут негативной ассоциацией, как, например, уже стал McDonalds?

– Да, мне уже написали письмо. «Мы от лица всего Краснодарского края требуем: уберите иностранные названия со своих маек и джинсов, потому что мы хотим видеть русское».

– И что вы отвечаете?

– Ничего.

– Вы не задумывались о том, чтобы выпустить какую-то патриотическую линию?

– Нет, я не патриот. Патриотизм – последнее прибежище негодяев.

– А как же делать бизнес? Вот здесь людям не хочется, чтобы в названии было слово jeans.

– Пускай сначала снимут джинсы, потом уберем слово.

– Как вы себе представляете дальнейшую стратегию?

– Пусть будет так, как будет, а я буду делать то, что должен делать. Думаю, в 2015 году мы переедем. Центральный офис уедет из этой страны.

– В последние годы вы много вкладывали в развитие бизнеса в России. Что теперь с этим со всем?

– Ничего. Будет работать. Страна-то остается. Так же будет все работать, будет расти бизнес, будет производство. Все останется. Только чтобы развитие было глобальнее, мы уедем в Гонконг.

– Несмотря на то что многие ваши фабрики стали градообразующими для нескольких городов Ростовской области, во время кризиса 2008 года Gloria Jeans отказались включать в список системообразующих компаний, которые могли получить господдержку…

– Слава Богу.

– Но вам же тогда тяжело было?

– Зато сейчас легко. Когда проходишь тяжесть, потом становится легче. Надо уметь ее пройти. Кто пройдет – станет сильнее, толк будет.

– Почему российская индустрия моды по сути не существует? Есть талантливые дизайнеры, которые имеют большой успех, – Вика Газинская, Денис Симачев, но это все абсолютно неприбыльно как бизнес. Почему?

– Талантливый человек становится великим, когда его воспринимает потребитель. Если бы люди не читали Толстого, он бы не был великим писателем. Это же простая истина. В России не может появиться свой H&M, потому что H&M дают в торговых центрах сделать большой магазин площадью 1500 квадратных метров, а нам не разрешают.

– Почему не разрешают?

– Не видят нас. Мы же из деревни, центральный офис в Ростове-на-Дону. Из российских компаний только «Спортмастеру» удалось как-то доказать, что они могут быть якорным арендатором. А в остальных не верят. Но сейчас это будет наш следующий шаг, мы будем этого добиваться. Хотя, наверное, не в этой стране.

– Почему не в этой стране?

– В стране строится государственный капитализм. Нравится? Мне не нравится. Меня там нет, рыночникам и предпринимателям там делать нечего.

– Вы считаете, что государство заберет под свой конт­роль все крупные предприятия?

– Мне неинтересно жить в стране, где – как правильно сказать?.. «Но есть один закон, который вечен, – уметь следить, рассчитывать и ждать, и будет твой успех навеки обеспечен». Страна решила пойти путем мобилизационного государственного развития, это не мой путь. У нас в стране было несколько больших реформ. Была реформа Петра – мобилизационная. Была реформа Александра II – освобождение, он ее провел – его убили. Была реформа Сталина, тоже мобилизационная. Наше правительство сделало выбор между реформой Александра II, реформой освобождения, и мобилизационной реформой Сталина и Петра.

– Мне кажется, проблема в том, что мы не выбрали ни один, ни другой путь. У нас нет мобилизации населения на работу, есть кормежка населения бюджетом.

– Мы же не знаем того, что видят эти ребята. Они выбрали мобилизационный путь. Пока мы в осаде, но люди, которые правят страной, думают, что мы победим.

– А вы как думаете?

– Я думаю, нет. Но кто я такой? Я предприниматель. Я хочу развиваться, поэтому еду туда, где наш бизнес будет развиваться. Я вижу свою Gloria Jeans, вижу людей, которые ею живут. Я понимаю, что никогда ее снова не построю.

Вчера приезжал консультант, парень из Америки, и говорит: «Зачем вы едете в Гонконг? Это же огромный риск!» Я ему ответил: «Мы умрем в России, и мы умрем, поехав в Гонконг, но здесь мы умрем, ничего не делая, а там мы умрем, совершенствуясь. Здесь мы умрем как рабы, а там – как победители».

Интермедия в магазине

Я решила, что самое время сменить мрачно-торжественную тональность разговора на что-то более жизнеутверждающее. Девушки в таких ситуациях нередко отправляются на шопинг, покопаться в тряпках. Оставалось только ненавязчиво заманить в магазин моего собеседника, благо ближайший Gloria Jeans оказался буквально за углом.

– Я специально назначила встречу в торговом центре, чтобы мы зашли с вами в ваш магазин.

– Я в магазины не хожу.

– Не пойдете?

– Ну, с вами пойду. Но вообще я не хожу в свои магазины, я их вижу двадцать лет, мне плохо становится.

– А одежду своего производства носите?

– Ношу. Конечно, я люблю дорогие костюмы. Я же модник. Но на работе – Gloria Jeans, к Ксении Собчак – Gloria Jeans, ко всем этим великим – Gloria Jeans. В 2000 году меня, как успешного представителя среднего бизнеса, пригласили на форум в Давосе. Вместе со мной за столом сидел основатель компании «Майский чай» Игорь Лисиненко. Рядом с нами сел CEO Macro System и спрашивает: «Вы где работаете?» Я ему отвечаю: «В Gloria Jeans». «А что вы носите?» – говорит он. Раз – а я сижу весь в армани-шмармани. «А вы что делаете?» – спрашивает Игоря. – «Майский чай». – «А что вы пьете?» Игорь достает из кармана пакетик «Майского чая» и кладет на стол. После этого CEO Macro System с Лисиненко три часа разговаривал, а ко мне вообще не поворачивался, как будто меня нет за столом.

Между тем мы оказались в торговом зале магазина. «Ну что, все модненько и современно, сразу видно – крутой бренд», – сказала я себе.

Однако вещи, разложенные по полкам, вызывали вопросы. Точнее, ровно один вопрос, который я без лишних церемоний и задала владельцу бренда.

– Честно говоря, какое-то оно все не очень модное... Я не понимаю, почему люди хотят это все покупать.

– Потому что это стоит…

– ...1000 рублей. За 1000 рублей в Zara можно купить точно такую же кофточку.

– Идите посмотрите, 2500 она будет стоить в Zara.

– Но она моднее будет. А это вот ничего, кстати… Свитер с люрексом, ну куда сейчас этот свитер с люрексом?

– Ну, кому-то он нравится. Вам – нет, а другим нравится. Вы в «Магните» покупаете что-нибудь? Наверное, нет. Но у них оборот почти 600 миллиардов рублей.

– Сколько здесь сегодня было покупателей?

– Давайте спросим у менеджера. Сколько чеков сегодня пробито?

Хлопотливая дама-менеджер явно старалась произвести впечатление на начальство. Покопавшись в электронных устройствах, она торжественно огласила цифру: триста один. На часах была всего половина второго, и результат не мог не ошеломлять.

– Эти цифры надо сравнить с конкурентами, – деловито объявил Мельников. – Давайте зайдем к соседям, в Sela, и спросим сколько. Только вы давайте без меня, вам они ответят.

Я зашла в соседний магазин Sela и занялась коммерческим шпионажем:

– Послушайте, у нас тут с молодым человеком возник небольшой спор. Вы не могли бы сказать, сколько человек прошло у вас сегодня через кассу? Ну посмотрите, пожалуйста, у вас же есть кассовые чеки!

Получить заветную цифру – 42 – оказалось легче легкого. Я победно возвестила ее Владимиру:

– 301 и 42 – это хорошая разница. А говорят, в стране кризис... Послушайте, но кассирша из Sela мне про эти 42 чека сказала с такой гордостью! Что-то тут не так. Может, вы заранее позвонили вашей сотруднице и подговорили ее завысить показатель?

Но Владимиру уже не нужно было намекать, что налицо факт легкого очковтирательства. Он сам углубился в компьютер:

– Где вы видели 301?

– 82 чека было пробито, – признала хлопотливая дама. – Но штук в чеках – 301. На каждый чек четыре вещи!

Я не преминула оттоптаться на возмущенном Мельникове:

– Вот, кстати, у Путина та же проблема. Видите, для вас тут попытались потемкинскую деревню построить.

– Ну, для Лены главное – штуки в чеке, а для меня – сколько чеков, – заступился Мельников за сотрудницу. – Все продажи так или иначе зафиксированы в системе. Смотрите: вот наша страна, и раз в час мы видим, что у нас делается. Каждый час каждый из 650 магазинов можно проверить. Такой системы больше нет нигде.

– А рост есть по сравнению с прошлым годом?

– Сейчас посмотрим. Может, и нет роста... Статус на час дня. Продажи на 9,2% больше, чем в прошлом году. Северо-Западный регион – минус 0,3%, а вот Центральный – плюс 17,9%. В этом магазине по сравнению с прошлым годом – плюс 30%. Средний чек – 1154 рубля.

Мельников и менеджер магазина вступили в эзотерический диалог: «У меня там три терминала стоит!» – «А здесь минус сорок в Солнцево». – «Он на вечернем трафике стоит, он же у нас разделен по зонам». – «А, это детский». – «Их надо вместе смотреть, и взрослый, и детский...» Поняв, что смысл разговора полностью ускользает от меня, я решила вернуть Владимира Мельникова к темам животрепещущим, представляющим интерес для меня и широкой публики.

О вере и принципах

– Хочу спросить о вашем взрывном характере. Правду ли говорят, что вы на работе можете и компьютером кинуть в сотрудников?

– Ну, это было давно... Тюрьма дает свои навыки. Ходорковский писал в одной из своих статей, что за десять лет у него даже язык изменился. Навыки, которые дает тюрьма, остаются в человеке. Я десять лет в тюрьме просидел.

– У вас такая невероятная биография. Почему в 1992 году, когда вы вышли на свободу, выбрали именно такой бизнес? Это ведь было время невероятных возможностей! Можно было всю страну перекроить. Это связано с тем, что вы не хотели идти в политику?

– Я религиозный человек, у меня есть правила моего наставника. Он сказал: «Никогда!» – это было еще в 1993 году. Когда я пытался пройти в Думу, как идиот.

– Вы все-таки хотели в какой-то момент?!

– Конечно, хотел. Я у Гайдара работал, бегал-прыгал. И мой наставник говорит: «Вот тебе правило: никогда с властью не имей никаких дел вообще». Ни губернаторы, ни митрополиты...

– Как вы относитесь к тому, что имя Гайдара и его реформы сейчас подвергаются переоценке?

– Уже нельзя об этом говорить, что прошло, то прошло. Там была одна проблема: они очень быстро сдались. Стали искушаться деньгами, как все остальные. И Ходорковский, и – нельзя сейчас говорить о Евтушенкове, потому что он в плохой ситуации... – но эти ребята получили куски, которые не должны были получать.

– Не просто же так им достались эти куски. Если бы вы там оказались, вы не подняли бы кусок? Давайте честно.

– Честно – нет. В 1980-х годах мы фарцевали в аэропорту Шереметьево, привозили компьютеры из Америки. Потом нас выгнали оттуда другие фарцовщики, то есть уже спекулянты с деньгами. Приехали эти ребята-комсомольцы и сказали комитетчикам, и комитетчики к нам подошли и сказали, что в следующий раз посадят, и моего приятеля посадили. А от кого же были эти ребята? От Велихова, который дал много денег. Велихов выступал от Министерства обороны, от КГБ, у них не было компьютеров. Так вот всё это и есть те ребята, которые взяли заводы и фабрики. Все были комсомольцы и имели бумагу из Комитета. Вы говорите, что это честный бизнес? Я говорил, что тех ребят, которые начинали в банковском или энергетическом бизнесе, убьют. И их убили. Всех, кто пришел не из-под власти, не вместе с Комитетом, – их всех убили.

– Не всех. Вот Искандер Махмудов работает.

– Тоже, наверное, с кем-то, с властью. А я ее не любил с самого начала. Я не люблю государство ни в каком виде. Они такие же, как обычные бандиты. Когда они исполняют свои правила – тогда с ними можно, и с теми и с другими. В Китае в 1989 году после Тяньаньмэня эти ребята позвали всех бизнесменов и сказали: вот вам правила, по ним будете жить. Прошло двадцать пять лет, и они ни одно правило не поменяли.

– То есть китайская модель вас устраивает?

– Нет. Но правила не меняют.

– А какая модель вас устраивает?

– Самая лучшая – конечно, американская.

– Мне кажется, у нас в стране в целом не очень любят предпринимателей – людей, по-настоящему достойных уважения. Вы прошли тюрьму, вы должны знать: «Это барыга, а настоящие блатные не работают...» Вот в Америке уважают людей, которые чего-то достигли.

– Пилигримы, уехавшие в Америку, – это люди, которые искали свободу, предпринимательства в том числе. В феодальной Европе и России предприниматели – это люди, которые должны были принести феодалу деньги. Так до сих пор и происходит.

– Есть такой философ и писатель Макс Вебер, он написал книгу «Протестантская этика»...

– Читал, конечно.

– ...Он сравнивал католиков и протестантов. И пришел к выводу, что страны с протестантской этикой достигли бóльших успехов, чем, к примеру, католики. Не кажется ли вам, что ситуация в нашей стране связана с фундаментальными проблемами русских, которые, в свою очередь, коренятся в этике православия? И вообще в христианстве, потому что в Писании сказано, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Божие. То есть проблема лежит в религии. А вы человек религиозный, но при этом строите большой бизнес. Я увлекаюсь историей религии, я верующий человек, хотя и нерелигиозный.

– Не может быть верующий и нерелигиозный... Хотя нет, может. Апостол Иаков писал: «И бесы веруют, и трепещут».

– Не будем вдаваться в богословский спор. Как вы думаете, не мешает ли православная этика предпринимательству?

– Во-первых, нет православной или католической этики, есть христианство. Мы живем ради Иисуса Христа, и другого ничего нет. И есть ветви – протестантская, католическая. В каждой из них есть свои течения. В православии тоже есть течения – славянофилы и западные православные, которые говорят: милость выше жертвы. А что такое милость? Надо создавать, давать людям блага, очень много работать. А славянофилы говорят: Россия должна быть великой, ради этого можно идти на любые жертвы. И работать не обязательно. Есть и те и те.

– То есть ситуация в России связана в том числе с главенствующей религией – православием?

– Да, с отстаиванием глубоко консервативной части своих ценностей. Я с вами согласен. Если бы мы могли найти какой-то паритет между этими ценностями и жизнью человека...

– Но вы же нашли, судя по тому, что вы успешный бизнесмен и при этом верующий человек.

– Для себя нашел... Но в той притче про игольное ушко, которую вы вспомнили, начало такое. К Иисусу подошел один юноша и спрашивает: «Учитель, как мне попасть в Царствие Небесное?» А Иисус говорит: «Ничего особенного нет в этом: не кради, не убивай, не лжесвидетельствуй – и будешь там». Тот говорит: «Это мой баланс ценностей, я так и делаю». Иисус говорит: «Ну и молодец». Тот собрался уходить, и вдруг Иисус полюбил этого юношу – такой хороший молодой человек. И говорит ему: «А хочешь быть совершенным? Пойди продай все, раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах». Юноша ушел опечаленный, потому что был очень богат. Тогда Петр спрашивает: «Кто же тогда может спастись?!» И Иисус говорит: «Человеку это невозможно, но все возможно Богу». И я прошу Бога, чтобы Он дал мне силу сделать такой самый великий поступок в моей жизни. Скорее всего, этого не будет – я все оставлю, это мои заработанные деньги.

– Но вы мне позвоните, если решитесь, чтобы я встала в очередь, когда вы раздавать будете.

– Вы не можете быть в той очереди. Дай вам Бог никогда не стать нищей.

Блиц-интервью

– Очень глубоко и серьезно мы с вами копаем. Давайте все же завершим наш разговор моей коронной четверкой простых вопросов. Вопрос первый: назовите трех самых талантливых, на ваш взгляд, бизнесменов России.

– Это люди, которые сделали бренд, и это люди честные. На первом месте – Сергей Брин, великое имя, великий бренд Google. Андрей Коркунов – он создал бренд и ушел из него. Галицкий, хотя я его не знаю.

– Вопрос второй. Представьте себе, что у вас только один миллион долларов и вот сегодняшняя ситуация в стране. В какой бизнес вы бы вложили эти деньги при прочих равных?

– Ни в какой.

– То есть вложили бы в другую страну?

– Нет, у меня возраст уже… Я бы раздавал нищим и пошел бродить по стране.

– Вопрос третий: представьте, что у вас есть волшебная палочка и уникальная возможность изменить три любых закона в России. Какие законы вы бы изменили?

– Я об этом не задумывался… Самая большая ценность для меня – свобода. Если буду думать о себе, то, значит, не буду думать о всей стране. Глупо делать свободу для себя. Мы ведь хотим, чтобы страна изменилась к лучшему? Но свободой так тяжело управлять, и те страны, которые не могут управлять свободой, свободными не будут. Я могу только просить Бога сделать так своей волшебной палочкой, чтобы тысяче больных в Ковалевке (крупнейшая психиатрическая больница в Ростовской области. – Прим. авт.), которые лишены того ума, который есть у нас, опять вернули ум.

– Это ведь не закон.

– Я не по закону. Я бы просто отказался от этой палочки.

– Вы серьезно?! Да вся страна вас бы просто возненавидела.

– Она бы ненавидела меня еще сильнее, если бы я что-то сделал. Я отказываюсь от палочки.

– Вопрос четвертый. Если бы у вас была возможность «убить» один любой бренд – что бы это было?

– Я бы с удовольствием убил какой-то бренд, но у меня есть опыт: я знаю, что, когда нет конкуренции, ты стагнируешь. Поэтому нельзя этого делать. Потому у нас так плохо в стране, что монополия государственного капитализма находится вне конкуренции. Стагнирует вся страна. Мне ни с кем не приятно конкурировать, я бы всех убил, но по закону я должен быть с ними, иначе умру. Помните, Вольтер сказал: «Я ненавижу то, что вы говорите, но я отдам жизнь за ваше право это говорить».

Кому-то выпадает найти его в двадцать лет, кому-то в сорок... Родив дочь, я перестала принадлежать себе. И до ее совершеннолетия только она будет решать, выходить ли мне замуж. Недавно Маша это услышала и сказала: «Не волнуйся, я пораньше поумнею».

Никогда не вру своему ребенку - это главный принцип наших отношений. Уверена, что Маша со мной тоже честна. Однажды вечером я хотела уехать. Дочке было лет пять, и она знала: мама либо рядом, либо на работе. Оттого спросила:

Ты на съемки?

Нет, пригласили в ресторан.

Уложила ребенка, она меня поцеловала:

Только, пожалуйста, веди машину осторожно.

Мне говорили, что дочке рано рассказывать о своих планах. Уехала - и все! Но я не считаю нужным выдумывать истории о неотложных делах - предпочитаю говорить правду. Мы встретились глазами, и Маша поняла: если меня пригласили и я согласилась - значит, мне это нужно. Еще дочь знает: прежде всего я живу ее интересами. Говорят, что тем самым я жертвую своей личной жизнью, осуждают за это. Но я ни в чем себя не ущемляю. Напротив, получаю огромное удовольствие от того, что весь мой мир крутится вокруг Мани. Сегодня ей уже четырнадцать. Сколько нам осталось этого неразрывного, погруженного друг в друга совместного существования? От силы лет пять. Потом дочь вырастет и у нее начнется самостоятельная жизнь.

Если завтра скажу: «Хочу замуж! Не могу больше ждать, давай жить большой семьей» - Маша согласится. Но я знаю, что в этот момент она пересилит себя. А я так не хочу: жить и знать, что ребенку пришлось через себя переступить. Что ж, возможно, никто не захочет ждать. Ничего не поделаешь: это жизнь.

- А что вы ответили, когда Маша впервые спросила, где ее папа?

Сказала правду. Как было. Дочка - единственная, кому известно все. Кто в нашей истории прав, кто виноват - пусть решает сама. Но не могу советовать действовать так же другим родителям. Маша все услышанное восприняла адекватно. А кого-то из детей подобная родительская откровенность может испугать.

Сейчас у меня в жизни все складывается хорошо. Всегда старалась внушить дочери, что неполная семья - отнюдь не катастрофа. Маша знает, что окружена множеством обожающих ее родных. Но идеал - это как было в семье моих мамы и папы. И стремиться надо к этому.

- Воспитываете Машу в том же духе, что и вас?

Нас с братьями никогда не учили, как надо держать ложку и вилку, как сидеть, как разговаривать. Главным было воспитание чувств. Подруги детства признаются: «Помним, как на праздниках в вашем доме выставляли огромную корзину с конфетами. Но вы втроем никогда не подбегали к ней, пока угощение не попробуют гости». Родители дали нам главное: понимание, что человек живет не для себя. Они не поучали, не отчитывали. Просто поступали так, что становились для детей лучшими во всем.

Всего пару часов общения с ней хватило на то, чтобы понять: она совсем не похожа на своих звездных коллег. Она какая-то другая. Не циничная, интеллигентная, образованная и очень доброжелательная. Удивляет, как, обладая такими качествами, ей удалось добиться успеха и такой популярности, но быть ущемленной в личной жизни.

- Настя, у сериала, которому вы отдали уже несколько лет, много поклонников, многие из которых - ваши. Звездой себя чувствуете?

Ну, что вы! Какая я звезда? Хотя иногда почему-то меня упрекают в звездности. Например, приносят мне на съемку грим, похожий на штукатурку. Я позволила себе купить любимую "Шанель" и "Виши", а мне говорят, что надо быть скромнее. Или вот приносят поношенные туфли. Я говорю: "Можно я буду играть в своих - не могу носить чужое?" и при этом чувствую отношение окружающих: "Совсем зарвалась!" Да не зарвалась я! Я постоянно пытаюсь что-то робко объяснить, но многие почему-то принимают это за звездность.

- Не надоело из года в год играть один и тот же персонаж?

Не надоело. А вот вы попробуйте после двухсот серий удерживать внимание зрителей. Каждый раз для меня это новая история.

- Скажите честно: деньги в сериале хорошие платят, потому и продолжаете сниматься?

Зря вы так! Во-первых, для меня этот сериал уже не работа, а образ жизни. Во-вторых, я продолжаю сниматься потому, что стала популярной благодаря именно этому сериалу. Раньше я играла только в театре. А в театре, как известно, особую популярность не завоюешь. Поклонники, конечно, будут и есть, но это не тот масштаб. А вот телевидение творит чудеса: стоит раз "сверкнуть" и тебя уже полстраны знает. В-третьих, не такая уж я и меркантильная. Я вообще договариваться о гонорарах не умею.

- Вы серьезно?

Абсолютно, я не лукавлю. Мне даже девчонки-ассистентки на "Ленфильме" как-то сказали: "Настя, у тебя репутация человека, который работает бесплатно". В вопросе денег, к сожалению, меня легко обвести вокруг пальца. Бывало даже так, что меня просили сняться за символическую сумму, плакались, что на съемки выделили мало денег. А потом выяснялось, что у этих продюсеров денег куры не клюют.

- Но, по слухам, вы именно на сериальные деньги прикупили хоромы в центре Питера?

Прикупила, но не только на сериальные. Я еще и в антрепризных спектаклях играю, и в других проектах принимаю участие.

Да! И ничего постыдного в этом не вижу. Я же не какого-нибудь политика рекламирую, а вполне приличные вещи и продукты, которые одеваю и кушаю сама.

- А чтобы лишний раз напомнить о себе, обнаженной на обложку какого-нибудь популярного журнала рискнете сняться?

Категорически нет! И, кстати, в театре подобной принципиальностью я едва не погубила свою карьеру. Я увидела эскиз платья своей героини для спектакля "Дама с камелиями", и поняла, что на сцену мне придется выходить практически с обнаженной грудью. Я отказалась бесповоротно. Ну, зачем все это? Нельзя соединять искусство и кабак.

- Вы извините, что продолжаю развивать эту тему, но по поводу вашего благополучного материального положения слагают легенды. Якобы у Мельниковой соболя, бриллианты, даже целая юридическая контора имеется. Вам, что бабушка наследство оставила?

Никто никакого наследства мне не оставлял. Хотя кое-какие фамильные драгоценности имеются. Просто я очень много работаю! Я сплю по четыре часа в сутки, все остальное время я снимаюсь, играю, гастролирую. Словом, зарабатываю деньги, чтобы я и моя дочка ни в чем не нуждалась. И никакой юридической конторы у меня нет. Есть собственный юрист. Как я уже говорила, я теряюсь в финансовых вопросах. Мне вообще о деньгах говорить сложно и как-то неудобно. Ну, вот такая я, и никуда от этого не деться! Теперь я не подписываю ни одной бумаги, пока ее не изучит юрист. И считаю, это правильным: каждый должен заниматься своим делом. А что касается легенд, знаете, это, может, со стороны так выглядит, что у меня все легко и гладко. А на самом деле…

- А на самом деле, вы довольно несчастны?

Нет, что вы! Я не собираюсь плакаться. Как раз я счастлива, очень, с недавних пор. Только счастье это далось мне совсем не просто, в любом плане - в плане семьи, работы, денег. Вы думаете эта квартира, которая многих до сих пор не оставляет в покое, в один день свалилась мне на голову? Я мечтала о ней много лет, а потом взяла кредит и еще много-много лет его выплачивала, работая сутками. Я, конечно, могла решить все довольно легко - просто попросить денег у мамы. Точнее, она даже предлагала: "Настя, продай две картины Айвазовского из нашей гостиной, и освободись от этого кредита". Но я не могла допустить подобное разграбление родительского дома, хотя и безумно переживала из-за той суммы, которую мне предстояло отдать. Плюс я еще занимала деньги на ремонт…

- А что за историю вы рассказывали однажды: якобы при ремонте этой квартиры труп в стене обнаружили?

Нет, все было не так. Когда я делала ремонт в этой квартире, мы снимали серию, в которой при ремонте в стене находят труп замурованного человека. Накануне съемок хозяйка квартиры, где все это должно было происходить, неожиданно отказалась предоставить квартиру. Тогда я предложила свою. Ко мне привезли мумию и положили ее в коридоре. Ну, и я в этот день, дуреха, не поехала к родителям в загородный дом. Решила переночевать здесь, все равно завтра с утра съемка в этой квартире. Когда осталась одна, увидела эти истлевшие руки-ноги у себя в коридоре, и мне плохо стало. О каком там сне могла идти речь! Просидела, продрожала всю ночь, не могла дождаться утра.

- Настя, если не секрет, почему вы с вашим первым мужем расстались?

К сожалению, мы с ним с первого дня плохо понимали друг друга.

- Зачем же тогда выходили замуж?

Молодая была. Думала, что это любовь. Да так обычно и бывает: вначале мужчины любят нас такими, какие мы есть, а как только появляется штамп в паспорте, сразу же начинают переделывать под себя. Так и у меня получилось: до свадьбы - цветы, заверения "сделаю для тебя все, что ты хочешь", а на следующий же день после свадьбы условие: "либо семья - либо работа". Он делал все, чтобы меня не снимали. И я поддалась. Не хотела начинать нашу жизнь с конфликта. Тем более мы венчались в церкви. Да и представления о семье у меня были и есть консервативные. Я думала, раз вышла замуж, должна жить только ради семьи.

Поэтому я бросила свою актерскую карьеру. Три года сидела дома - писала диссертацию, посвященную американскому мюзиклу, занималась языками. Белые накрахмаленные рубашки, обед из пяти блюд, чистота. Мне и мама сказала: "Если я увижу твоего мужа с половой тряпкой в руках, этой тряпкой ты получишь по лицу сразу". В общем, если бы я тогда ушла, то не простила бы себе никогда. Хотя сейчас понимаю, что это была глупость и страшная ошибка - брак все равно распался, правда, через много лет и по другим причинам. Люди либо нужны друг другу, либо в какой-то момент становятся не нужны. И никто в этом не виноват.

Любили - разлюбили. Или не любили, и только потом это поняли. Я благодарна бывшему мужу, что он ушел первым, потому как сама бы на развод я ни за что не решилась, так бы и мучилась дальше. Мне хватило сполна и восьми лет совместной жизни!

- А дочка у вас разве не от этого брака?

Нет. От второго. Который был еще более не правильным, чем первый. Муж бросил меня на пятом месяце беременности. Это было страшно! Я думала, что не выхожу беременность, ужасно переживала за ребенка, за его нервную систему. Не хочу больше говорить об этом. Да и все невозможно передать словами. Главное, что сейчас у меня есть дочка - здоровенькая, красивая, умница.

- Да, а еще говорят, что ребенок способен удержать мужчину!

Чушь! Ребенок не может укрепить семью или удержать мужчину. Это дикое заблуждение! На себе испытала. Единственный вариант, если взрослые жертвуют своими интересами - сохраняют семью ради малыша и делаю вид, что всех хорошо. По-моему, это абсолютно правильно. Если ты умный, интеллигентный человек, то ребенок ничего не почувствует. Он будет знать, что его обожают. Малыш, конечно, будет видеть, что между мамой и папой что-то не так, но, когда он вырастет и поймет жертву родителей, будет благодарен. Если у меня возникнет такая ситуация, что ради ребенка надо наступить на себя, я без колебаний сделаю это.

- После рождения дочки вы сильно изменились?

Я поняла главное: что в моей нынешней жизни есть только два человека, которые любят меня не потому, что я хорошая или плохая, а просто за то, что я есть. Это моя мама и моя дочь. А мужчины, к сожалению, редко любят женщин такими, какие они есть. Я, наверное, должна была пройти через все эти ужасы. И теперь понимаю, зачем это было нужно. То счастье, которое я испытала, родив дочку, отодвинуло на задний план все неприятности. И даже если я никогда не выйду замуж, в этом не будет беды, потому что дочка, честно говоря, дает мне все эмоции.

- То есть вы больше не верите в любовь?

Ну, как сказать? Не верила! Внутри что-то сломалось, был страх, закомплексованность какая-то. А вот в последнее время с удовольствием обнаружила, что даже с моей надломленной нервной системой я еще способна влюбиться.

- Именно влюбиться или увлечься?

Нет, вы правы, не влюбиться, а просто пофлиртовать. Значит, еще не все потеряно, еще живая. Я почувствовала какой-то свободный полет… Томные взгляды, цветы, даже на съемочной площадке. Пока я забавляюсь, как школьница, что может менять поклонников раз в неделю.

- Значит, вас не связывают с ними серьезные отношения?

Разумеется! Все это происходит только потому, что нет серьезных чувств. Я думаю, как только они появятся, я побегу замуж впереди себя, потому что истинное предназначение женщины, в моем понимании, это семья и дом. Правда, теперь уже этот вопрос будет решать Машка. За ней первое и последнее слово. Мне ведь нужен не просто муж, а еще и любящий отец для ребенка.

Мало какой компании удастся похвастать двукратным ростом годовой выручки. Тем более на 23-м году жизни и в кризисное время. Но это удалось «Глории Джинс», выручка которой выросла в прошлом году на 94%. Более того, владелец компании Владимир Мельников собирается повторить прошлогодний рекорд и в 2011-м г., а к 2015 г. вообще увеличить продажи в пять раз. О том, какой подход позволяет работать на нашем рынке с такой эффективностью, а также о слабых и сильных сторонах этого рынка Владимир Мельников рассказал в интервью Slon.ru.

– И в чем же заключается ваш рецепт развития?

– В постановке целей. Знаете, у Мандельштама есть строки:
«Немногие для вечности живут,
Но если ты мгновенным озабочен,
Твой жребий страшен и твой дом непрочен!»
Наша цель к 2014–2015 гг. достичь оборота в 41 млрд руб., открыв 700–800 магазинов. По итогам 2010 г. общие продажи «Глории Джинс» составили 9 млрд руб., розничная сеть насчитывала 350 магазинов. Это будет уже не только российский и украинский рынок (на котором у нас уже есть более 20 магазинов). Мы сейчас как раз находимся в стадии обсуждения стратегии выхода розничной сети на глобальные рынки. Видение «Глории Джинс» заключается в том, что каждая Золушка мечтает стать принцессой.

А в целом, мы как компания и я, в частности, как ее владелец, хотим быть одними из тех, кто создаст новый облик России: «страны не дураков, а гениев». Это уже Тальков.

– А что вы думаете о нынешнем положении дел на российском рынке одежды? Уже полгода ряд ритейлеров предрекают существенное подорожание одежды в связи с двукратным ростом стоимости хлопка на мировых рынках.

– Выиграет тот, кто последним поднимет цены. Но повышение касается в первую очередь среднеценового сегмента. Например, Inditex и ее брендов: Zara и другие. Они уже подняли цены на 15–20%. И осенью, скорее всего, они еще повысятся на 15–20%. Что касается нижнего сегмента, например, к нему относится и «Глория Джинс», H&M, Forever 21, то эти бренды повысят цены не более чем на 10%, и то только осенью, так как девиз этих брендов – value for money – заставит их больше ориентироваться на потребительский спрос, а не на прибыль. А денег у потребителей больше не будет. Что касается дорогих марок, то, скорее всего, там не стоит опасаться повышения цен. У них и так первоначальная маржа более 80%.

– Кстати, о наценках. Вообще-то про 80% вы, кажется, смягчили. Если почитать в интернете, создается впечатление, что рядовые покупатели уверены, что цены на одежду в России выше в разы, нежели за границей...

– В России одни из самых высоких заградительных пошлин в мире, причем на все виды продукции. В Бразилии, например, тоже, но там инвестиции в промышленность составляют в десятки раз больше, чем у нас. Нигде, кроме России, нет такого налога, который рассчитывается на килограммы. Представьте себе рубашку, которую продают за 600 руб., и другую, которую продают за 6000 руб. Согласно положению о таможенном налоге, за обе рубашки надо заплатить, исходя из ставки $5 за 1 кг. Для того, кто продает рубашку, майку, джинсы и прочее дешево, например H&M, «Твое», «Глория Джинс», таможенный налог составляет от 40%-100% и даже больше от таможенной стоимости. А тому, кто продает дорогую одежду, – а это ЦУМ, ГУМ и все бутики – пошлины обходятся от 5% до 10% таможенной стоимости, так как вес практически одинаков. В США и других нормальных странах ставка одинакова – в основном до 7%, максимум до 13% от таможенной цены. Которую, кстати, при желании легко проверить.

– Тем не менее, несмотря на эти барьеры, число иностранных сетей в России понемногу растет. Год назад вышла Uniqlo, которая, кстати, тоже столкнулась с проблемами на таможне...

– Хотим мы этого или не хотим, но для того, чтобы не быть выброшенными в третий мир, Россия вынуждена будет интегрироваться в мировое пространство. Если не изменяться интеллектуально и технологически, то мы только проиграем и Россия исчезнет как государство. К сожалению, Россия проигрывает развитому миру по всем параметрам. И ритейлеры не исключение. И те розничные компании, которые не вкладываются в научно-исследовательские работы, в изучение глобальных трендов, уйдут с рынка.

– Несколько лет назад в одном из журналов вас охарактеризовали как человека, постоянно ищущего все новое и прогрессивное по миру. Вы сейчас упомянули о научно-исследовательской работе, а что конкретно из этого вы делаете у себя в компании?

– «Глория Джинс» – это компания, которая расположена в провинции и которая не имеет никакой поддержки: ни административной, ни «человеческой». Поэтому нам нужно много работать, много думать. Так как все умные уезжают в Москву и далее, мы вкладываем более 50% нашей прибыли как раз в научно-исследовательскую работу, и это дает нам хорошие плоды.

«Глория Джинс» не сильно озабочена стремительным ростом ради роста. Как говорил первый московский мэр Гавриил Попов во время несправедливой приватизации: «В третьем поколении все станет на свои места». Правда, он не думал, что страна выберет путь «стабилизации», которая длится уже более 10 лет, но и до третьего поколения еще достаточно времени.

– Россия вообще способна стать заметным игроком на одежном рынке? Может ли у нас вырасти собственное производство уровня мировых брендов?

– Когда мы поднимаем эту тему, наверное, не совсем уместно говорить с придыханием только об иностранцах. 30 лет назад образовались две маленькие компании, выросли они в относительно небольших странах, которые к тому же не являются законодателями мод и не особо заметны по части розничной торговли одеждой. Сегодня эти две маленькие компании являются величайшими мировыми брендами. Это испанская Inditex и шведская H&M. В одной стране 46 млн населения, в другой – 9,5 млн. А сколько человек живет в России? Неужели у нас не найдется 10–20–50 человек, которые поднимут престиж нашей страны?

– Да, но все же наша текстильная отрасль находится в плачевном состоянии. Разве у нас есть хоть малейший шанс повторить бум текстильного производства, который в свое время произошел в Турции и Китае?

– Думаю, что такого шанса у России нет. Да и не надо. У нашей страны другие государственные приоритеты: оборона, здравоохранение, образование. Мы должны восстановить хоть какой-нибудь паритет в области новейших технологий. Наконец, нам необходимо свое полноценное сельское хозяйство, которое дает действительно реальную безопасность. Ведь из двух основополагающих факторов жизнеобеспечения человеческого рода – отсутствия голода и холода – необходимость полноценно питаться все-таки на первом месте. Голод превращает человека в животное в прямом смысле слова, а холод ведет только к скованности и оцепенению, как и страх. Поэтому забота государства и вливание денег в развитие агропромышленного сектора – это нормально и оправданно. Пусть даже если разворовывается при этом половина средств. К тому же в России сокращаются человеческие ресурсы, особенно активная часть населения.

Что касается легкой промышленности, то на самом деле есть одно-два возможных и необременительных решения для государства для того, чтобы подстегнуть ее развитие. Во-первых, закрыть все вещевые рынки, как один из главных рассадников бандитизма, сращенного с нижней властью. А то вырастили схему: бандиты плюс милиция плюс местная власть плюс подпольные цеха и плюс продажная таможня.

А во-вторых, необходимы серьезные льготы. Очень весомые льготы тем, кто соберется открывать небольшие фабрики в заброшенных, депрессивных городах, поселках городского типа. И это как раз ничего не будет стоить государству; города, о которых я говорю, сейчас мертвые города.

– То есть вы поддерживаете инициативу московского мэра Сергея Собянина по закрытию всех вещевых рынков? Но как же кризис, падение спроса, необеспеченные слои населения? Ведь для них рынок – это возможность покупать по средствам.

– Это естественный процесс. В последние годы открытые рынки сократились в общем товарообороте на рынке одежды с 70% до 40–50%. По моим подсчетам, в ближайшие три года, если даже ничего не менять, их доля уменьшится до 30%. Что касается продуктов питания, если не ошибаюсь, то доля открытых рынков до кризиса составляла около 40%, а сейчас она не больше 20%. Это хороший результат.

Если бы в России и во всем мире кризис не залили деньгами, результат благоприятных изменений для всемирной и российской экономики был бы намного выше. Хотя и жертв было бы больше. Только не тех, о которых вы подумали, жертв среди «власть предержащих», как в бизнесе, так и в политике. Случилось то, что случилось. Но еще не вечер.

Елизавета Никитина

«Дело не только в том, что девочка, давно имевшая проблемы со здоровьем, потеряла его там окончательно. Дело в навсегда искалеченной душе. Никто не вернет человеку нескольких месяцев взаперти по абсурдному обвинению». Инокиня Евгения (Сеньчукова) - о том, почему она призывает молиться за Аню Павликову.

Как в богослужебно-производственном процессе был утерян Христос, в чем преимущества «безбожной» Европы, как мы решаем наши проблемы без Бога и что делать, если невозможно изменить мир и страну - рассказывает настоятель домового храма святых апостолов Петра и Павла в Санкт-Петербурге протоиерей Георгий Митрофанов.

Известный российский режиссёр Александр Сокуров дал Софико Шеварнадзе большое интервью и рассказал о своём видении истории. Сценарист, создавший ряд культовых фильмов, ответил на вопросы об отношении к Иосифу Сталину, перестройке, большевикам и советской власти.

Президент России Владимир Путин сравнил коммунизм с христианством, а мавзолей Владимира Ленина - с почитанием мощей святых. О том, что коммунистическое учение взяло от христианства на примере компартии СССР, рассказывает автор книги "На весах веры: От коммунистической религии к новым «святым» посткоммунистической России", доктор исторических наук, профессор СПбГУ Сергей Львович Фирсов

Впервые имя протоиерея Дионисия Поздняева оказалось на слуху в 1995-ом году. Тогда священник, узнав о российских летчиках, оказавшихся в индийской тюрьме, и что им грозит смертная казнь, обратился к главе ОВЦС МП (тогда еще митрополиту) Кириллу (Гундяеву) и к правозащитникам. Отец Дионисий крестил летчиков прямо в тюрьме, а в 2000-ом году, благодаря общим усилиям, они были освобождены.

Совет Федерации отправил на экспертизу школьный учебник истории для 10-11 классов, так как при описании событий на Украине в 2014 году авторы допустили формулировки, не устраивающие сенаторов. Историю, то есть, продолжают писать и переписывать, исходя из сиюминутных потребностей или того, что этими потребностями считается.

«Коммунистическая идеология очень сродни христианству»,- заявил Владимир Путин в фильме «Валаам», который был показан в прошлое воскресенье в эфире телеканала «Россия 1». Настоятель московского храма Троицы в Хохлах отец Алексей Уминский по просьбе «МБХ медиа» рассказал, что он думает об этом и других утверждениях президента.

Как 100 лет назад церковь отделялась от государства

2017 год был годом непростых столетних юбилеев. О двух русских революциях вспоминали, боясь сказать что-то лишнее: настолько большая часть нашей современной жизни определяется событиями тех лет, что порой проще промолчать.

Тридцать лет историк Анатолий Разумов ищет имена репрессированных и собирает по крохам их биографии. Он занимается этим ровно столько лет, сколько вообще говорят о репрессиях в новейшей истории России, - с 1987 года. Его «Ленинградский мартиролог» - это собрание из 16 томов, в них 50 тысяч имен и биографий только расстрелянных ленинградцев. Он - один из создателей мемориала «Левашовская пустошь» на месте бывшего расстрельного полигона НКВД.

Специалист по истории советских спецслужб Никита Петров читает интервью главы ФСБ Александра Бортникова, находит в нем старые мифы, подтасованные цифры, несуществующие документы, и объясняет, почему не нужно воспринимать его всерьез.