Из какой семьи мать ходорковского марина. Дело Михаила Ходорковского: личный взгляд. Марина Ходорковская: Показания моего сына по новому делу не интересуют никого

О Марине Филипповне…

Лия Ахеджакова:

Плачу по Марине Филипповне. Не могу поверить, что она ушла: прелестная, мужественная, стойкая, красивая, очень женственная. Болезнь эта не случайна – наверное, тогда в Хамовническом суде, когда она прокляла их, палачей сына, случился страшный толчок, здоровье навеки пошатнулось. Надорвалась душа. Сострадаю. Страшно подумать, как это выдержит Борис Моисеевич. Всем сердцем сочувствую. Сил Вам, Борис Моисеевич и Михаил Борисович.

Лев Пономарев:

В память Марины Ходорковской

Движение «За права человека» и фонд «В защиту прав заключенных» вместе со всем правозащитным сообществом испытывают глубокую скорбь и выражают искренние соболезнования Борису Моисеевичу, Михаилу Борисовичу Ходорковским и всем близким в связи с тяжелой утратой – уходом из жизни Марины Филипповны.

Марина Филипповна была замечательной русской женщиной в лучшем, некрасовском, смысле. В ней удивительным образом сочетались доброта, твердость, самоотверженность. Выпавшие на ее долю тяжелые испытания не родили в ней чувства мести и озлобленности. Марина Филипповна вместе с мужем Борисом Моисеевичем как могли продолжали дело сына, личным участием поддерживали лицей-интернат «Подмосковный» в Коралово. К сожалению, плата за стойкость, выдержку и самоотверженность оказалась чрезмерно высокой – здоровье и, в конечном итоге, жизнь.

Сила духа, унаследованная Михаилом Ходорковским от матери, помогла ему с честью пережить годы заключения. И хорошо, что мать и сын получили возможность хоть недолгое время быть рядом друг с другом на свободе.

Низко склоняя голову в память Марины Филипповны, понимаю, что мы потеряли красивую женщину и большого человека.

Она была очень красивая женщина. Такой непритворно красивой. Хотя, конечно, красивой притвориться нельзя. Как нельзя притвориться свободным человеком. Или – достойным. Или – умным. Или – благородным.

Проще всего сказать: «Я есть!»

Надо быть.

Марина Филипповна Ходорковская была. Красивой. Умной. Свободной. Благородной. Достойной. И – очень-очень выдержанной.

За те последние десять лет, что мы общались, я только один-единственный раз видела слезы в ее глазах. Это когда случился Беслан (Михаил Ходорковский к этому времени сидел уже почти год).

Первое сентября 2004 года. Торжественная линейка в Коралловском лицее для сирот. Музыка, шары в небе, нарядные дети. И – весть о захвате беслановской школы. Потом мы с Мариной Филипповной созванивались по сто раз на день, она говорила, что не отрывается от телевизора, пьет беспрерывно валерьянку, потом они с Борисом Моисеевичем взяли в свой лицей детей, переживших теракт в беслановской школе.

Марина Филипповна после судебных заседаний, где слушалось дело ее сына, возвращалась в лицей и ночами напролет сидела у кроватей беслановских детей, успокаивала их, гладила по голове и рукам. А рано утром – в суд. Когда пробки – дорога занимала и три часа, и четыре.

Есть люди, которые смотрят друг другу в глаза и видят каждый только себя. А Марина Филипповна смотрела на людей – и видела людей. И умела помочь. Словом, делом, взглядом.

У нее было только одно направление: от человека к человеку.

Она страшно переживала за своего единственного сына. Но повторяла: «Как мать – я очень боюсь за него. Но как гражданка – горжусь им». Я думаю, эта материнская гордость придавала силы Михаилу Борисовичу. Впрочем, как и отцовская гордость – тоже.

У нее были тысячи причин и поводов озлобиться, уйти в себя, возненавидеть всех людей и весь мир. Но она никогда не сжимала сердце в кулак. И при всей своей строгости (а она была очень строга и очень разборчива), принципиальности, смелости и решительности – баррикады не воздвигала. Может быть, знала, что не в баррикадах спасение и есть баррикады, за которыми просто пустота.

Десять лет, пока сидел сын, она боялась одного: не дождаться его.

Дождалась.

Встретила на свободе.

Когда уходила из жизни, самые любимые люди – муж и сын – были рядом.

Царство Небесное, Марина Филипповна.

«Новая газета» приносит соболезнования Борису Моисеевичу и Михаилу Борисовичу Ходорковским.

Когда-то в середине 2000-х, когда Михаил Ходорковский уже не первый год сидел в тюрьме, мы с его отцом Борисом Моисеевичем вместе лечились в Китае. Понятное дело, было время для задушевных разговоров.

Однажды он произнес: «Потомок наш (так Борис Моисеевич иногда называл сына, потому что пытался скрыть пафос и слезы), потомок наш в нее, в Машку». Он хотел этим сказать, что преклоняется перед силой духа и красотой поступков своего сына и – главное – своей жены.

Перед красотой этой женщины преклоняемся мы все. Перед ее достоинством, перед ее силой воли, перед ее бесконечным терпением, лопнувшим только один раз, когда она твердо сказала судье Данилкину после оглашения второго приговора сыну: «Будьте вы прокляты!»

Марина Филипповна, видимо, прорвала какую-то внутреннюю линию обороны у людей «с той стороны». Мне тогда казалось, что помощник судьи Наташа Васильева, откровенно рассказавшая во всеуслышание о том, что не сам судья Данилкин писал приговор, просто испугалась этого материнского проклятья. Было в нем что-то яростное, ветхозаветное. Оно, конечно, было адресовано не только судье и прокурору, находившимся в зале, но и тем, кто приговор продиктовал.

Когда я узнала новость о ее смерти, первая мысль – где? Ведь если тут, дома, то какая страшная дилемма снова станет перед ее сыном. Приехать сюда и отдаться на милость выславших его или не приехать?

Но смерть наступила там, в Берлине, в клинике. Дилеммы нет. Они точно успели проститься.

С Мариной Филипповной у меня связана масса прекрасных воспоминаний. Одно из них, наиболее светлое, такое. Мы с моей мамой 26 июня 2004 года поехали в Коралово, где находится лицей «Подмосковный», там родители Ходорковского жили и работали все последние годы. Мише исполнялся 41 год, и он в первый раз справлял день рождения в тюрьме.

Мама не была знакома с Мариной Филипповной. Мы подошли к ней, я не успела маму представить, а Марина Филипповна вдруг очень сильно удивилась и воскликнула, глядя на мою маму: «Валя?!» Мама усмехнулась и ответила: «Валя – моя двоюродная сестра, мы просто с ней похожи так сильно, что человек, много лет не видевший кого-то из нас, может перепутать». Мамина двоюродная сестра Валя, Валентина Дмитриевна всю жизнь проработала на заводе «Калибр» в одном цеху с Мариной Филипповной.

Мы справляли вместе дни рождения, мои родители и Мишины родители нежно и тепло относились друг к другу, почти ровесники, с почти одинаковыми семейными историями. Моя мама умерла в ноябре 2012 года, тоже от онкологии. Марина Филипповна обнимала меня и приговаривала «деточка моя», я плакала. Ее руки были такими же, как мамины.

Марины Филипповны не стало 3 августа, в день рождения Бориса Моисеевича. Они прожили вместе 56 лет.

Я помню, как тогда же в Китае, в один из длинных вечеров, полных грустными разговорами, он сказал мне: «Я молюсь только об одном, чтобы я ушел первым». Я видела своего отца после смерти мамы, с которой он тоже прожил полвека. Представить себе, как тяжело сейчас Борису Моисеевичу, я могу. Я это видела. Самое страшное было тогда, когда папа говорил мне «я тоже умер».

Это тот самый вопрос – иметь или не иметь? Иметь такую подругу жизни, без которой дышать невозможно, без которой жизнь кончается, или не иметь, жить одному? И тогда не плакать. Но мы-то знаем ответ. Конечно, лучше иметь. Такую жену, такую маму, такую бабушку.

В этом году я тоже ездила в Коралово в день рождения Миши. Просто привыкла каждый год, 26 июня... Марины Филипповны не было, она уже была в Берлине, в клинике.

Борис Моисеевич был один, и все время приговаривал «вот Машка вернется, тогда и отметим».

Вот в чем я была абсолютно уверена, так это в том, что она дождется Мишу из тюрьмы.

Она дождалась, потом силы кончились.

Алексей Венедиктов:

С Мариной Филипповной Ходорковской я познакомился, когда МБХ уже сидел. И, общаясь с ней, я понял, откуда в нем эта непреклонность, воля, желание жить – и жить полной мерой.

Именно такие женщины, даже не участвуя напрямую в общественной жизни, стоят за нашими спинами и рядом с нами, делая нас сильнее, спокойнее и увереннее.

Матери, жены, возлюбленные – они создают такие защитные поля, под которыми мы чувствуем себя настоящими мужчинами. Занимаясь политикой, они становятся Маргарет Тэтчер или Мадлен Олбрайт. Оставаясь в тени, они наша надежда и опора.

Вечная память Марине Филипповне.

Матвей Ганапольский:

О Марине Ходорковской. Никто из эховцев не злоупотреблял знакомством с ней. Все понимали, насколько тяжелые для нее были эти 10 лет отсидки сына. Вся история с ЮКОСом была для нее публичным испытанием, особенно если учесть, что она прекрасно понимала, как власть показательно издевается над ее семьей. Каждый день, - а это было именно так, - какое-то СМИ обязательно, само того не желая, напоминало ей, что Михаил сидит, что сидит показательно, - чтобы другим неповадно было.

Трудно сказать, как переживала все это Марина Филипповна, ведь она была не политик, а обыкновенная мама. Видела она не какие-то промахи сына, а все то лучшее, что он делал для общества. Потом, слава богу, они встретились, - ненадолго, правда. Мы выражаем самые искренние соболезнования всем, кто ее окружал все эти годы во время тюрьмы сына, и после.

Конечно, когда Ходорковский вышел из тюрьмы, все писали о мужестве, с которым он принимал бессмысленное, жестокое и показное наказание. Но никто не знает, смог бы он претерпеть издевательства именно так, если бы не помнил о стойкости и любви его мамы. Марина Филипповна, Царство вам Небесное. Уверен, что ваш сын сделает еще много полезного для России с вашим именем и вашей памятью.

С Мариной Филипповной я говорила один раз в жизни, на каком-то из наших эховских праздников. Она всех нас знала по голосам и объясняла, почему: у нее по дому всюду были расставлены приемнички, из которых шло «Эхо».

Она боялась пропустить хоть какую-то новость про сына. Хоть какую-то, малейшую, и знала, что вряд ли где еще ее услышит так быстро, как ей хотелось бы.

С тех пор, когда я говорила что-то о Ходорковском в эфире, представляла себе лицо и глаза его матери.
Очень сильная, да что там - несгибаемая. Прошедшая через трагедию, равную по силе античной. На суде по второму делу, когда объявили приговор, она крикнула судье высоким своим голосом: «Будьте вы прокляты!». Это был единственный раз, когда на моей памяти ей изменила выдержка.

Очень красивая, настоящая женщина. Если нужен вам образ женской, материнской России, то вот он.
Светлая, долгая память ей.

Умерла Марина Филипповна Ходорковская. Разумеется, для тех, кто не был с ней знаком лично, она была мамой МБХ. Для тех, кто знаком с обоими - прежде всего он был ее сыном. Все те, кто любит, просто уважает или хотя бы отдает должное Михаилу Борисовичу и видели Марину Филипповну лично или на экране, ясно поняли, что в отличие от знаменитого писателя всем хорошим в себе он обязан маме. И каждый человек, который общался с ней, был обязан ей толикой хорошего в себе.

Марина Филипповна отнюдь не была погружена в политику, это политика вторглась в ее жизнь. Но если, наверняка вопреки ее желанию, определять ее сущность в политических терминах, то можно сказать, что современная стратегия великих цивилизованных государств названа в ее честь - «мягкая сила». И только один раз она сказала отнюдь не мягкие слова - в тот момент, когда услышала чудовищный приговор по «второму делу ЮКОСа». Мы, те, кто любил Марину Филипповну и к кому она была добра, будем помнить ее доброй и мягкой. Те, кому она тогда адресовалась, пусть помнят эти слова, особенно страшные оттого, что сказаны были таким славным и спокойным человеком.

В силу простых и понятных обстоятельств Марина Филипповна была шестидесятницей, и очень любила Окуджаву. Думаю, что восемь строчек поэта, написанные четверть века назад, и ей нравились, и звучат сегодня более чем актуально:

Совесть, Благородство и Достоинство -
Вот оно, святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь.
За него не страшно и в огонь.
Лик его высок и удивителен,
Посвяти ему свой краткий век.
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрешь как человек.

Данила Гальперович:

3 августа в одной из клиник Берлина, после тяжелой и продолжительной болезни, на 80-м году жизни скончалась Марина Филипповна Ходорковская – мать бывшего владельца компании ЮКОС и узника совести Михаила Ходорковского. Марина Филипповна пережила Великую Отечественную войну, 35 лет проработала инженером-технологом на московском заводе «Калибр».

После того, как Михаила Ходорковского арестовали и осудили по обвинению в уклонении от уплаты налогов, Марина Филипповна всеми силами старалась помочь ему не только выйти на свободу, но и сохранить доброе имя: она рассказывала журналистам о том, как ее сын финансировал лицей в Коралово, который она курировала вместе с мужем Борисом Моисеевичем, обращала внимание журналистов на очевидные противоречия и нарушения в ходе «дел ЮКОСа», позже подтвержденные Европейским судом по правам человека.

Вместе с тем Марина Филипповна всегда надеялась на торжество здравого смысла и гуманности: в интервью со мной для «Радио Свобода» в 2008 году она говорила, что «очень многие люди надеются, что юрист и либерал Медведев сумеет занять самостоятельную позицию, проведет быструю реформу суда, сделав его независимым от власть предержащих, и тогда вопрос с прекращением дела, по которому пострадало много людей из ЮКОСа, будет решен положительно, поскольку все это просто надуманно и высосано из пальца».

Многие люди, общавшиеся с Мариной Филипповной, поражались ее стойкости, скромности и спокойствию во время тяжелого испытания. Она мечтала увидеть своего сына на свободе и дождалась его освобождения, но десять лет ожидания и тревоги подорвали ее здоровье непоправимо. Марину Филипповну Ходорковскую будут поминать все, кто ее знал, как человека величайшего достоинства и жизненной отваги.

Какое тяжелое лето… Не стало Марины Филипповны Ходорковской. Сегодня, в 2 часа дня пополудни с минутами, в берлинской клинике, она ушла. Ушла, немного не дожив до своего 80-летия, в день рождения мужа, Бориса Моисеевича, с которым они прожили 56 лет. Ушла в окружении своих близких, съехавшихся из Швейцарии, США, России, и самого главного из них - сына, известного миру как МБХ, Михаила Борисовича Ходорковского, главного политзека России на протяжении десяти лет.

«Что вас держит?» - спрашивали Марину Филипповну журналисты вскоре после второго приговора Ходорковскому. Она к тому времени уже давно болела, о чем журналисты не знали, но перед необходимостью спасти сына ее рак отступил.

25 октября исполняется ровно год со дня ареста Михаила Ходорковского. Именно 25 октября в аэропорту Новосибирска на борт его самолета поднялись следователи Генпрокуратуры. О том, как семья Ходорковского провела этот год, рассказывает его мама Марина Филипповна.

Мы встретились с Мариной Филипповной Ходорковской в подмосковном местечке Коралово. Там, где находится одноименный лицей. Для родителей Михаила Ходорковского этот лицей стал делом жизни. Делом, которое может исчезнуть: мама знаменитого узника призналась, что средств у лицея осталось не более чем на год.

В лицее учатся 168 детей. У 33 из них никого в мире нет. В минувшую субботу лицею исполнилось десять лет - дети дали праздничный концерт, на котором благодарили "ЮКОС" и учителей. А через два дня - годовщина ареста Михаила Ходорковского. Этот день отмечать не будут никак - по словам Марины Филипповны, традиций по этому поводу еще не сложилось. Она надеется, что и не сложится.

- Марина Филипповна, а сын знает, что у лицея проблемы?

Знает, конечно. И он сказал: "До тех пор, пока у меня есть хоть одна копейка, лицей будет существовать". Но вы же сами понимаете, сейчас ничего нельзя сказать определенно. Вообще, весь этот год для меня как тяжелый сон. Хочешь проснуться, а не можешь.

- Давайте вспомним, что было год назад. Платона Лебедева к тому времени уже арестовали, напряжение висело прямо в воздухе. Многие считали, что Михаилу Ходорковскому лучше уехать из страны, как это сделал, к примеру, Березовский...

Он об этом и слышать не хотел. Я бы, наверное, тоже не уехала. Хотя я, как мать, в какой-то степени хотела, чтобы он был где-нибудь там, на свободе. Но я знаю, что для него морально было бы хуже. Я не думаю, что тем, кто уехал, сейчас морально легко.

- Как вы узнали об аресте?

Все последние годы я, как проснусь, включаю телевизор. Чтобы посмотреть, что говорят про Мишу. Особенно начиная с прошлого лета. Но в тот день я проспала. Мне позвонила сестра Бориса Моисеевича (отца Михаила Ходорковского. - "Известия") и все рассказала. Я сразу поехала к невестке и жила у нее первое время. Было очень тяжело, по телевизору говорили, что его били. Били по голове. Потом это опровергли, но я не верила. Мне звонили адвокаты, говорили, что не было этого. Но я все равно не могла успокоиться, пока его не увидела. Первое свидание было через несколько недель. Точно уже не помню, но после ареста прошло уже много времени. Я очень волновалась, подготовила целый список вопросов. И одна женщина, сотрудник "Матросской Тишины", увидела этот список и сказала: "Давайте, чтобы вы времени не тратили, я вам расскажу". И пока я ждала, она мне рассказала, как он питается, в каких условиях живет... Я очень боялась увидеть Мишу скисшим, сломленным. Но когда увидела его глаза, поняла, что с этим все в порядке. Он сам сразу сказал: мама, я чувствую себя хорошо, не волнуйся. Но я, конечно, понимаю, что первые дни были для него самыми тяжелыми.

- Сын изменился за этот год?

Разве что похудел. А морально - абсолютно никак не изменился. Он знал, на что идет. Считает, что сделал все так, как должен был.

- А как супруга, дети Михаила Борисовича отнеслись к тому, что его арестовали?

Для жены все это, конечно, очень тяжело. Нам с Борисом Моисеевичем проще - мы понимаем, что происходит, мы еще помним рассказы тех, кто пережил 37 год. А она выросла уже совсем в другой среде, для нее это катастрофа. Она мне рассказывает, что на свиданиях просит охранников хотя бы дотронуться до него. Двое мальчишек и дочь растут без отца. Особенно тяжело для Насти, ей ведь 12, все понимает. Хорошо, в школе у нее нормальный директор, и там все в порядке. Я спрашиваю ее, как ребята на все это реагируют, говорит, что все нормально. Да я и сама видела, когда к ней девочки в гости приезжали на день рождения, что все в порядке.

- А младшие - Илья и Глеб?

А они пока почти ничего не понимают. Они привыкли, что папа вечно в командировках. Хотя уже задают вопросы. Например, что такое тюрьма, почему из нее не отпускают людей. На ближайшее свидание их разрешили взять с собой. Договорились так, что если будут плакать, то их сразу уведут. - Настя приходила, а сыновей Миша уже год не видел. Настя, кстати, и в суд приходила. Ее сначала пустили, а потом выгнали. Оказывается, есть какая-то норма, по которой в суде нельзя находиться до шестнадцати лет. Она так обиделась. Говорит: "Я что, плохо себя вела!? Я вообще молчала".

- После ареста отношение ваших знакомых, подруг как-то изменилось?

Нет, вы знаете, все с пониманием все восприняли. Ни от кого никогда не слышала ничего плохого за это время. А вот бывшие партнеры Миши - там сразу очень хорошо высветилось, кто есть кто. Что самое интересное - те, кого Миша считал очень хорошими знакомыми, с кем он часто общался, вдруг звонить перестали. А те, кто был более, скажем так, далек, стали постоянно звонить, предлагать помощь. Те, от кого мы этого даже не ожидали, предлагали чуть ли не детей взять на время. На первых Миша не обижается. Он понимает, что это жизнь, что люди разные и что не могут быть все идеальными и порядочными.

- Вам сейчас приходится и передачи носить, в очереди в СИЗО сидеть. Вы ощущаете себя частью этого сообщества родственников заключенных?

Конечно. Там никто к нам по-особому не относится. Один раз только женщина, которая откуда-то издалека приехала, говорит: "Ну, что маво посадили - это ладно, но тут же сам Ходорковский!" Мы ей ничего не стали говорить. Вот только холодно там, в приемном отделении. Здание старое, трубы, видимо, совсем сгнили. Я предложила прислать людей, чтобы ремонт сделали. Говорят: нельзя. Вообще, персонал "Матросской Тишины" очень корректно себя ведет. Другое дело, что есть какие-то строгости, связанные с режимом. Лекарства, например, очень трудно передать. Миша просил что-нибудь для желудка, питание - сами понимаете. И оказалось, что очень трудно передать обычный Альмагель. Письма с трудом доходят. Я два послала, дошло только одно. Кстати, с телеграммами проще. В них же невозможно ничего водяными знаками написать, поэтому их не так досматривают. Но мне Миша однажды сказал, что в пионерском лагере было хуже. Пространство такое же ограниченное, но передач два раза в неделю не было. Тем более отоспался за пятнадцать лет. Он просит побольше орехов - они в камере очень почему-то любят орехи. Все время говорит, что у них самая чистая камера, что он всех заставляет поддерживать чистоту. Говорит, что много двигается. Я его спросила: "Как же ты там двигаешься, камера-то маленькая, вас четверо?" Он говорит: "А они все лежебоки, так что у меня много места".

- Он пытался спрогнозировать, когда и как все это может закончиться?

Он понимает, что делать прогнозы бессмысленно. Даже суд проходит абсолютно непредсказуемо. В суде читали-читали документы, а потом ни с того ни с сего начали допрашивать свидетелей. Но многие свидетели обвинения так выступают, что защита лучших бы не нашла. В четверг, вот, был бывший замдиректора "Апатита" Владимир Серегин. И он рассказывал, как плохо было до прихода Миши и как хорошо после. Шохин ему говорит: он же вас уволил. А тот: ну и правильно уволил, они, дескать, молодые, а нас уже на пенсию пора было отправлять. Мне и Миша как-то сказал, что с каждого заседания он выходит с хорошим настроением.

- За этот год прошли выборы президента. Владимира Путина поддержало большинство населения страны. Как Михаил Борисович к этому относится?

Очень философски. Он понимает, что Путин будет у власти, пока этого хотят люди. И понимает, что таких, как он, будут разорять и сажать до тех пор, пока большинство людей этого хочет. Он понимает, что не он последний. Он видит, что власть делает очень серьезные ошибки, но понимает, что все это потому, что люди хотят, чтобы было именно так.

- Я понимаю, что говорить об этом пока рано. Но все же, когда Михаил Борисович выйдет на свободу, что он будет делать? Будет ли продолжать заниматься бизнесом?

Он всегда говорил, что занимается бизнесом лет до 45. А после этого будет заниматься просветительской деятельностью. Это и лицей, и фонд "Открытая Россия". Он уверен, что к демократическому обществу нужно приходить через широкообразованных людей. Мне кажется, бизнесом он больше не будет заниматься. И уж точно не будет заниматься политикой - он этого никогда не хотел.

— Российский предприниматель, общественный и политический деятель, публицист. В 1997-2004 гг. был совладельцем и главой нефтяной компании «ЮКОС». Арестован по обвинению в хищениях и неуплате налогов 25 октября 2003 года.

«Темы»

«Новости»

Как воспитать политзаключенного

Марина Филипповна Ходорковская говорит это сегодня, когда за спиной семьи, как топор гильотины, уже упали слова государственного обвинителя — «сроком десять лет».

Михаил Ходорковский и Платон Лебедев останутся за решеткой до 2017 г.

Услышав решение судьи, мать Ходорковского Марина Ходорковская воскликнула: «Будьте вы прокляты и потомки ваши!»

Марина Ходорковская — британскому обществу

Заместитель премьер-министра Великобритании Ник Клегг несколько дней назад встретился в Лондоне с матерью и сыном Михаила Ходорковского и обсудил с ними причины его ареста, оба судебных процесса и условия его содержания в заключении. О встрече с британским вице-премьером Марина Ходорковская рассказала корреспонденту РС в Лондоне.

Марина Ходорковская: «Зачем надо озлоблять народ?»

Сегодня на перроне железнодорожного вокзала в Петрозаводске Марина Филипповна Ходорковская, возвращаясь из Сегежи, дала интервью журналистам. Она ответила на вопросы о Михаиле Ходорковском, своем участии в марше миллионов в Москве и своих ожиданиях.

Марина Ходорковская, мать Михаила Ходорковского

Марина Ходорковская (в девичестве Петрова) родилась в 1934 году. После десятилетки пошла в техникум, проучилась там два с половиной года. Затем ее направили на завод счетно-аналитических машин. Далее Марина Ходорковская устроилась на московский завод «Калибр», выпускавший точную измерительную аппаратуру, где проработала инженером-технологом 35 лет.

Мать Ходорковского: ФСИН подтверждает, что экс-глава «ЮКОСа» в Карелии

Марина Ходорковская, мать экс-главы «ЮКОСа» Михаила Ходорковского сообщила, что представитель Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) подтвердил, что Ходорковский отправлен отбывать наказание в Карелию.

Марина Ходорковская: Показания моего сына по новому делу не интересуют никого

Свидетельские показания экс-главы «ЮКОСа» Михаила Ходорковского по новому делу не интересуют никого, считает мать Ходорковского Марина Филипповна. Как передает «Эхо Москвы», она сказала это в интервью AFP, которое дала после свидания с сыном в Чите.

Мать Ходорковского просит освободить сына

Мать Михаила Ходорковского Марина Филипповна попросила суд принять решение об условно-досрочном освобождении ее сына, сообщает РИА «Новости». «Я его могу охарактеризовать только с положительной стороны», — сказала Марина Ходорковская на заседании Ингодинского суда Читы, который слушает дело об УДО экс-главы «ЮКОСа».

Мать Ходорковского: «Тоталитарный режим России опасен для всего мира» (Один день из жизни в колонии)

Главная причина преследования Михаила Ходорковского — это не месть со стороны президента Путина, а деньги. Именно так считает мать бывшего главы ЮКОСа Марина Ходорковская. Она ответила на вопросы в ходе интервью интернет-агентству Грани.Ru.

«Если бы имела место только месть, то преследовали бы только его, но не стали бы преследовать имущество лучшей компании страны – ЮКОСа. Так что главное, видимо, не месть, а деньги», — считает Ходорковская.

Мать экс-главы ЮКОСа: Алексанян не пошел на «сделку»

«У него был шанс выжить, если бы он пошел на сделку с этими мерзавцами, но он категорически отказался», — сказала мать Михаила Ходорковского Марина Филипповна в интервью Би-би-си на церемонии прощания с бывшим вице-президентом компании ЮКОС Василием Алексаняном.

Мать Ходорковского возмущена публикацией в газете «Твой день»

Мать экс-главы «ЮКОСа» Михаила Ходорковского Марина Филипповна в эфире «Эха Москвы» опровергла информацию, опубликованную в газете «Твой день» во вторник.

Мать Ходорковского: У них в колонии все «не положено»

Надежды на условно-досрочное освобождение экс-главы ЮКОСа Михаила Ходорковского у его матери нет. Об этом Марина Ходорковская рассказала после свидания с сыном в колонии карельского города Сегежа, сообщает Vesti.karelia.

Чтобы помнили

Мать экс-главы «ЮКОСа» Михаила Ходорковского Марина Ходорковская в интервью изданию «Собеседник» рассказала, что держит дома портрет премьер-министра Владимира Путина.

«У Ходорковского не было политических амбиций»

Мать бывшего главы ЮКОСа Марина Ходорковская, пришедшая в Мещанский суд на заседание в понедельник, рассказала агентству «Интерфакс», что ее сын никогда не претендовал на политическую роль.

«У него никогда не было этих амбиций. Наоборот, он всегда говорил, что каждый человек должен заниматься тем, что у него получается. Он считал, что у него получается организовывать производство и добывать деньги для государства», – сказала она. «Конечно, он знает, что происходит с ЮКОСом. Ему жаль компанию. Было потрачено столько сил и времени, чтобы из отсталой сделать такую компанию, которая вышла на мировой уровень», – поделилась Марина Ходорковская.

Ходорковский собирается на процессе защищать себя сам, заявила мать экс-главы ЮКОСа

Бывший глава НК ЮКОС Михаил Ходорковский на процессе по новому уголовному делу планирует преимущественно защищать себя сам. Об этом в эфире радиостанции «Эхо Москвы» заявила его мать Марина Ходорковская.

«Никто так хорошо не знает корпоративное право и нефтяную отрасль, как он», — отметила Ходорковская. Как заявила мать экс-главы ЮКОСа, на процессе Ходорковский намерен заявить об абсурдности экономической части обвинений, в частности, о том, что украсть такие объемы нефти «физически невозможно».

Марина Ходорковская: «Его нельзя заставить»

Марина Ходорковская — мать, пожалуй, самого известного российского заключенного. Встречи с иностранными политиками и видными общественными деятелями стали частью ее жизни после того, как 6 лет назад сын был арестован, пишет обозреватель Financial Times Deutschland Нильс Краймайер, добавляя, что летом этого года правительство ФРГ приняло резолюцию в поддержку Михаила Ходорковского. Конечно, признает 75-летняя женщина, эти вещи помогают, ведь вода камень точит. Но как мать ее прежде всего волнует, хорошо ли сын питается, достаточно ли бывает на свежем воздухе.

Марина Ходорковская не была известна широкой публике, когда она была матерью одного из самых успешных предпринимателей России, но оказалась в центре внимания журналистов, став матерью политзаключенного. Но даже в этом качестве она не была политической фигурой, разве что однажды, когда во время оглашения приговора по второму делу ЮКОСа, не сдержавшись, выкрикнула в зале суда: «Будьте вы прокляты!» Выхода сына из тюрьмы она ждала, зная, что смертельно больна. Михаил Ходорковский должен был выйти на свободу 24 августа2014 г., но, как рассказала Евгения Альбац, написал прошение о помиловании, зная о болезни матери.

В 1963 году у Марины Филипповны и Бориса Моисеевича родился сын Михаил, который...

Родилась в 1934 году. После десятилетки пошла в техникум, проучилась там два с половиной года. Затем ее направили на завод счетно-аналитических машин. Далее Марина Ходорковская устроилась на московский завод "Калибр", выпускавший точную измерительную аппаратуру, где проработала инженером-технологом 35 лет.

В 1963 году у Марины Филипповны и Бориса Моисеевича родился сын Михаил, который впоследствии стал бизнесменом, возглавил НК ЮКОС, а позднее был осужден за хищение нефти и неуплату налогов. C 1994 года Михаил Ходорковский начал финансировать лицей-интернат "Подмосковный" в Коралово для детей-сирот, созданием которого занялись его родители Борис и Марина Ходорковские.

Из «Ежедневного журнала»:

Умерла Марина Филипповна Ходорковская. Разумеется, для тех, кто не был с ней знаком лично, она была мамой МБХ. Для тех, кто знаком с обоими - прежде всего он был ее сыном. Все те, кто любит, просто уважает или хотя бы отдает должное Михаилу Борисовичу и видели Марину Филипповну лично или на экране, ясно поняли, что в отличие от знаменитого писателя всем хорошим в себе он обязан маме. И каждый человек, который общался с ней, был обязан ей толикой хорошего в себе.
Марина Филипповна отнюдь не была погружена в политику, это политика вторглась в ее жизнь. Но если, наверняка вопреки ее желанию, определять ее сущность в политических терминах, то можно сказать, что современная стратегия великих цивилизованных государств названа в ее честь - «мягкая сила». И только один раз она сказала отнюдь не мягкие слова - в тот момент, когда услышала чудовищный приговор по «второму делу ЮКОСа». Мы, те, кто любил Марину Филипповну и к кому она была добра, будем помнить ее доброй и мягкой. Те, кому она тогда адресовалась, пусть помнят эти слова, особенно страшные оттого, что сказаны были таким славным и спокойным человеком.
В силу простых и понятных обстоятельств Марина Филипповна была шестидесятницей, и очень любила Окуджаву. Думаю, что восемь строчек поэта, написанные четверть века назад, и ей нравились, и звучат сегодня более чем актуально:
Совесть, Благородство и Достоинство -
Вот оно, святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь.
За него не страшно и в огонь.
Лик его высок и удивителен,
Посвяти ему свой краткий век.
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрешь как человек.
Цит. по «Демократическое сетевое сообщество»
**

С Мариной Филипповной Ходорковской я познакомился, когда МБХ уже сидел. И, общаясь с ней, я понял, откуда в нем эта непреклонность, воля, желание жить – и жить полной мерой.
Именно такие женщины, даже не участвуя напрямую в общественной жизни, стоят за нашими спинами и рядом с нами, делая нас сильнее, спокойнее и увереннее.
Матери, жены, возлюбленные – они создают такие защитные поля, под которыми мы чувствуем себя настоящими мужчинами. Занимаясь политикой, они становятся Маргарет Тэтчер или Мадлен Олбрайт. Оставаясь в тени, они наша надежда и опора.
Вечная память Марине Филипповне.

А. Венедиктов

Зоя Ерошок

Она была очень красивая женщина. Такой непритворно красивой. Хотя, конечно, красивой притвориться нельзя. Как нельзя притвориться свободным человеком. Или – достойным. Или – умным. Или – благородным.

Проще всего сказать: «Я есть!»

Надо быть.

Марина Филипповна Ходорковская была. Красивой. Умной. Свободной. Благородной. Достойной. И – очень-очень выдержанной.

За те последние десять лет, что мы общались, я только один-единственный раз видела слезы в ее глазах. Это когда случился Беслан (Михаил Ходорковский к этому времени сидел уже почти год).

Первое сентября 2004 года. Торжественная линейка в Коралловском лицее для сирот. Музыка, шары в небе, нарядные дети. И – весть о захвате беслановской школы. Потом мы с Мариной Филипповной созванивались по сто раз на день, она говорила, что не отрывается от телевизора, пьет беспрерывно валерьянку, потом они с Борисом Моисеевичем взяли в свой лицей детей, переживших теракт в беслановской школе.

Марина Филипповна после судебных заседаний, где слушалось дело ее сына, возвращалась в лицей и ночами напролет сидела у кроватей беслановских детей, успокаивала их, гладила по голове и рукам. А рано утром – в суд. Когда пробки – дорога занимала и три часа, и четыре.

Есть люди, которые смотрят друг другу в глаза и видят каждый только себя. А Марина Филипповна смотрела на людей – и видела людей. И умела помочь. Словом, делом, взглядом.

У нее было только одно направление: от человека к человеку.

Она страшно переживала за своего единственного сына. Но повторяла: «Как мать – я очень боюсь за него. Но как гражданка – горжусь им». Я думаю, эта материнская гордость придавала силы Михаилу Борисовичу. Впрочем, как и отцовская гордость – тоже.

У нее были тысячи причин и поводов озлобиться, уйти в себя, возненавидеть всех людей и весь мир. Но она никогда не сжимала сердце в кулак. И при всей своей строгости (а она была очень строга и очень разборчива), принципиальности, смелости и решительности – баррикады не воздвигала. Может быть, знала, что не в баррикадах спасение и есть баррикады, за которыми просто пустота.

Десять лет, пока сидел сын, она боялась одного: не дождаться его.

Дождалась.

Встретила на свободе.

Когда уходила из жизни, самые любимые люди – муж и сын – были рядом.

Царство Небесное, Марина Филипповна.

Борис Моисеевич: Каждый раз. Он меня достал: «Держи лицей, держи лицей». Я говорю: «Вот твои друзья (из Фонда Ходорковского. — The New Times) пошлют меня куда подальше, скажут: денег нет». — «Тогда раздевайся до трусов, а лицей держи».

Давно сын вами командует?

Б.М.: Ну, как взял меня на работу. Он мой начальник.

Марина Филипповна: Но не мой.

Б.М.: Он спровоцировал меня (заняться сиротами). Я же, по идее, из таких же, как коралловские, — из беспризорничков. Отец погиб… Мать на заводе с утра до ночи — война. А сестрица лежит, говорит: «Боря, хочу кушать». Она на четыре года моложе. Побираться с гитарой пошел по вагонам. Пел: «Артиллеристы, Сталин дал приказ...» А потом руку протягивал: «Граждане пассажиры, помогите, кто сколько может». Ну и — в основном старухи — вот так вот кусок разломят: «На, сынок». Я бабок этих до конца дней своих люблю... Вот в Кораллове, после того как Дом отдыха закрылся, персонал остался там жить. Ну, я пошел к своему отпрыску, говорю: «Миш, тут магазина нет, больницы нет, телефона нет. Ничего нет. Давай мы эту землю возьмем». Он говорит: «А зачем она тебе?» — «Ну посмотри, как старухи живут — ни газа, ничего».

М.Ф.: Вся инфраструктура была уже совершенно разрушенная, нечистоты текли по оврагу в озеро. Вообще ужас.

Б.М.: Он говорит: «Ладно, давай». Я договорился с администрацией района, они место выделили, мы построили им дом. Этот дом я принимал, в строителя превратился...

М.Ф .: А еще по 10 соток земли им дали, поскольку в Кораллове все что-то сажали.

Планка

Борис Моисеевич, а вы из коммунистов ведь, наверное?

М.Ф .: Боже сохрани нас.

Б.М.: Комсомольцем — да, был, и верил во все это дело. В армии был секретарем комсомольской организации. Потом я работал в ВИГМе — институте гидромашиностроения, там тоже был активным комсомольцем. А потом меня моя супруга решила переправить на «Калибр»: «Давай вместе, потому что ездить далеко». Это был 65-66-й год. Ну ладно, я перешел туда. А сначала на старом заводе подал заявление в партию. Пришел в партком, а мне говорят: «Не будем мы своими кад-рами кормить чужую организацию». Я говорю: «А что, у нас партия разве по организациям? В такую партию я вступать не хочу». И на этом вопрос закрылся. С тех пор я в партию вступать не стал.

А как вы познакомились?

М.Ф.: Мы учились вместе в техникуме машиностроения и приборостроения. Я инженер-механик по холодной обработке металла...

Б.М. :А я примерно то же самое, только конструктор.

Как познакомились?

Б.М . : Я пришел из армии, управы на меня не было никакой... Смотрю — идет. Она тоже ничего была в молодости. И сейчас ничего, но старая, стерва. А когда помоложе, то, конечно... (Смеются.)

М.Ф.: Но стерва была всегда.

Б.М.: Точно! Я вижу, значит, надо ее прихватить. И всех от нее быстренько отшил, я здоровый был.

М.Ф.: За мной ухаживал заместитель директора, и они меня оба ждали у дверей. А я с первого этажа из окна туалета вылезала и бежала в другую сторону.Он два года под окнами стоял. В конце концов моя мама сказала: «Ну слушай, пожалей уже».

И сколько лет вы уже жалеете?

М.Ф.: 52 года.

Б.М.: Притом, учтите, у нас полное несов-падение. Она интеллигентка, а я подзаборный. Я до сих пор не умею пользоваться вилкой и ножом.

М.Ф.: Это его хобби — делать вид, что он не умеет...

А что у вас за семья была?

М.Ф. : Дворянская. Мне недавно сказали, что в Харькове до сих пор действует дедушкин завод. Дедушка был очень состоятельным человеком... патриоты были, не уехали.

А чем ваши родители занимались?

М.Ф.: Папа — инженер. Работал в министерстве. Во время войны это был Наркомат минометного вооружения, потом Министерство приборостроения.

А мама?

Б.М.: А мама ее портила мне нервную систему. Сидим вот так за столом, когда уже поженились, я ем, мама на меня смотрит и говорит: «Посмотри на него. Вы разные люди, вам надо разойтись».

М.Ф.: Потому что он пирог с мясом запивал ананасовым компотом. (Смеются.)

Б.М.: Вот я ее спрашиваю: «Мать тебе говорила — вы должны разойтись. Чего ты...»

М.Ф. : Четыре года говорила. Пока папа не ударил кулаком по столу. А папа был вообще очень сдержанным человеком. То же самое, кстати, говорят про Мишку. Он когда сердился, начинал говорить очень тихо, и тогда все лезли под стол.

Б.М.: Она мне иногда говорит: «Если б мы своевременно развелись, тогда сейчас бы не было нагрузки на страну».

Как стать миллиардером

Как долго вы работали на «Калибре»?

М.Ф.: Я в 91-м ушла.

Б.М.: Я ушел, когда мне 60 исполнилось. Это 93-й.

То есть когда у вашего сына уже был банк «Менатеп»? Как вы отнеслись к тому, что сын стал банкиром?

М.Ф.: Очень просто. Я ему сказала: «Миш, тебя посадят». А он говорит: «Мам, ты что?» Я говорю: «А ты посмотри историю. Был нэп, потом всех посадили. И у нас будет то же самое». А он мне: «Сейчас перестройка, все другое сейчас».

А когда Михаил Борисович стал уже очень богатым человеком, как вы к этому относились?

М.Ф.: Да никак. Как всегда, в доме были у них овсяные каши, баранки «челночок», на праздник он всегда покупал шпроты. Потому что раньше это было трудно достать, и он всегда шпроты приносил... Ничего не изменилось. Я могу вам рассказать смешной случай. Когда он женился, это 91-й год, и Настя родилась, они снимали квартиру в доме, где метро «Павелецкая». Там вообще ужас какой-то был. Потом они сняли где-то за городом дом, и там было жуткое количество мышей. И мы с Мишкой пошли на выставку покупать котенка. А он одевался — джинсы, куртка какая-то, черная шапочка вязаная. Ну, купили мы котеночка, Миша спрашивает женщину: «Как за ним ухаживать?» Она говорит: «Тебе бы, парень, купить переноску, но она стоит 40 долларов, тебе не потянуть». А на следующий день он по телевизору выступал. Мы смеялись: если эта тетенька увидит...

А когда он купил нефтеперерабатывающие заводы, нефтяные поля, он вам об этом рассказывал?

М.Ф.: Нет. Он вообще дома никогда не бывал в то время. Так, по телефону: «Жив-здоров». — «Ну и мы живы-здоровы, слава богу».

Это, должно быть, психологически трудный момент — когда ваш сын стал миллионером? Когда вы перестали за него бояться?

М.Ф.: Все время боялась.

Боялись, что посадят?

М.Ф.: Что чем-то кончится плохим, да. Недаром у меня приемники везде стояли. Даже в ванной.

Вы ждали, что по радио вам что сообщат?

М.Ф.: Что-нибудь. Когда ЮКОС купили, там же бандиты были. Когда он уезжал в Нефтеюганск, а он там проводил больше времени, чем здесь, — все время боялась.

Когда он свой дом построил?

М.Ф.: А своего нет до сих пор.

Был же? Фильм какой-то показывали, где Ходорковский шашлыки жарит.

М.Ф.: (Смеется.) Это в аренде. Когда его посадили, Инну (жену) оттуда попросили.

А бывало, что вы не соглашались с сыном, Борис Моисеевич? Когда вы ему говорили: Миша, так нельзя, народ разозлится...

Б.М.: Если бы он думал в основном о себе, тут бы я взбесился. Но я такого не наблюдал. У нас в семье деньги никогда не стояли во главе угла. И Мишка знал с детства: нужно тебе купить проигрыватель — иди заработай.

М.Ф.: Он Инне давал сумму какую-то на хозяйство, все остальное в деле. И всегда говорил: хочешь что-то купить такое — сэкономим на другом. Чтобы дети неразбалованные были. Тут на днях Леонид Радзиховский сказал, что у Ходорковского все забрали, за исключением бриллиантов его жены. А он бы поинтересовался, у нее есть хоть один бриллиант? По-моему, одно колечко есть. Остальное бижутерия.

А как получилось, что Михаил Борисович пошел в НТТМ, Научно-техническое творчество молодежи. с чего, собственно, и начинался «Менатеп»?

М.Ф.: Он был талантливым студентом, получал именную стипендию. На втором курсе уже какие-то разработки делал по химии. Ему все прочили ученую карьеру. Даже еще когда учился в химшколе при Менделеевском, он всегда олимпиады выигрывал по химии. А потом, в перестройку, ректор института Ягодин…

Будущий министр образования.

М.Ф.: …да, он привел Мишу и еще каких-то ребят в комнату, где все стеллажи были забиты диссертациями. И сказал: «Вот посмотри, напишешь еще одну, самую блестящую, она будет лежать на этой полке и пылиться. Потому что в нашей промышленности ничего не внедряется. Вам нужно, ребята, заниматься восстановлением промышленности, нашего хозяйства». С этого началось. Но Ягодин это делал, конечно, не один, тогда этим и Яковлев (Александр Николаевич. — The New Times) занимался, и Лужков, как ни странно, и Аганбегян — это была группа, которая искала таких ребят. И началось с этого НТТМа. Лужков очень содейст-вовал. Я помню даже, Мишка мне как-то позвонил и сказал: «Я сегодня ночевал у Лужкова в кабинете, потому что мы с ним так долго говорили, что уже ничего не ходило. И он меня оставил в кабинете ночевать».

Вот так и пошло — первая работа, первые деньги, которые им нужны были на какие-то разработки. Конечно, папа искал по заводам, по институтам, кому нужно решить какую-то тему. Они решали, и потом, я помню, 164 тысячи первые заработали.

Б.М.: Что сделал этот зарабатывающий отпрыск? Когда я был начальником бюро, он пришел ко мне: «Мы решили с ребятами заняться бизнесом. Давай, мы для тебя что-нибудь разработаем». Дал им разработку. Они приносят, я как глянул: ой, мама родная, ужас какой-то. Сколько ночей я дома не ночевал — сидел, все переделывал.

Когда у них реально деньги появились?

Б.М.: Думаю, когда банк организовали. Тогда пошли обороты.

Предчувствие

Когда вы узнали, что ваш сын и президент Путин столкнулись лбами?

М.Ф.: Из телевизионной передачи о встрече.

Вы имеете в виду встречу у президента, когда он говорил про откат при продаже «Северной нефти»?

М.Ф. : Да. Я его потом спросила: «Миш, как?» Он говорит: «Мы после этого имели с ним разговор и нашли консенсус». Это он мне так сказал. Как было на самом деле — я не знаю. А поняла я, насколько все серьезно, только когда Пичугина и Лебедева арестовали.

Это был июнь 2003 года. Вы не сказали: Миша, уезжай, следующий ты?

Б.М.: Я ему сказал только одно: если ты уедешь, я тебя больше не увижу. Он сказал: «Не уеду».

М.Ф.: Убеждать его было бесполезно.

Но он вам сказал, что ситуация такая, что его могут посадить?

Б.М. : Да. Незадолго до того, как это случилось.

М.Ф. : 19 октября у нас бывает День лицея. Он приехал — он всегда приезжал, поужинали. Все было хорошо. А потом он мне говорит: «Мне надо идти». Подошел, встал на колени: «Ну, давай попрощаемся». Вы знаете, у меня сердце оборвалось. Я говорю: «Миш, я тебя провожу». — «Не надо». И ушел.

Любовь-морковь

И когда вы в следующий раз увиделись?

М.Ф. : Это был, наверное, уже ноябрь. В Матросской Тишине.

Он был испуган?

М.Ф .: Нет, внешне нет.

А что он просил и просит принести?

М.Ф. Просит то, что там можно. Ну, морковку всегда просил.

А как проходит сейчас день у Михаила Борисовича, он вам рассказывал?

М.Ф. : Утром их поднимают очень рано, потому что, перед тем как выводить, их обыскивают. Потом везут по этим пробкам, привозят в суд, а вечером увозят и привозят опять по пробкам уже поздно, и они один раз в день успевают что-то поесть вечером. В 10 часов отбой. Но в выходные или праздничные дни еще час прогулки бывает.

Что он делает? Читает, пишет?

М.Ф. : Читает, пишет. Он в две сумки накладывает тяжелые книги и занимается. Это у него гантели. Потому что место для прогулки — это небольшая площадка на крыше здания, там выше человеческого роста бетонный забор, а сверху крыша, и вот эта щель является, так сказать, воздухом. Там даже не побегаешь, может, только руками помашешь.

Вы сказали, что едят один раз в день. А в суде?

М.Ф. : По идее полагается какой-то сухой паек... В Мещанском суде им давали концентрат, но кипятка не было, поэтому развести его было нечем. А тут я его спросила: «Ты ешь что-нибудь в суде?» Он говорит: «Знаешь, если взять с собой поесть, потом от этой нудности, которая там, начинает хотеться спать. Поэтому мы предпочитаем не есть».

В колонии ему легче было?

М.Ф. : Да. Но там же все-таки больше свободы. Утром человек идет на работу, с работы идет к себе, может пойти в биб-лиотеку. Там есть пространство, где можно гулять в свободное время. Летом они загорали. А сейчас же фактически уже два года солнца не видят. У него иногда сыпь на лице бывает, это от отсутствия солнца. Четыре человека сидят в маленькой комнате, там же туалет, ничем не отделенный. Там же они стирают и сушат. Правда, телевизор и холодильник есть, слава богу.

Телевизор смотрят?

М.Ф. : Смотрят, когда время есть. Причем сейчас очень поменялся контингент сидящих, все больше людей с высшим образованием, в основном по экономическим преступлениям. И поэтому более-менее общие интересы: смотрят одни передачи и поговорить, конечно, можно на общие темы.

Книги вы передаете?

М.Ф. : Передавать нельзя, можно только через «Книгу — почтой».

А что за книги?

М.Ф. : Экономика, финансы, много чего.

Вы сказали, что он морковку просит, а что-нибудь из вкусненького?

М.Ф. : Там же нельзя. Есть определенный набор. Укроп принимают, петрушку, огурцы. А помидоры режут пополам. И яблоки, и сыр... Все, что объемное, все режется... Поэтому помидорчики можно только маленькие. Но у них, правда, есть ларек виртуальный: на счет кладешь деньги — им дают перечень, и они там что-то могут заказать, и это уже не режут. Был смешной случай... У Миши 16 человек было в камере. И просят принести туалетную бумагу, а ее не принимают, потому что вдруг ее размотали и написали на ней? Значит, ее надо покупать в этом ларьке. А там ее нет. Он просил две общие тетради — я, когда узнала, что нет туалетной бумаги, 25 общих тетрадей прислала. (Смеется.) Правда, потом адвокат Москаленко пошла к начальнику, он сказал: «Это мое упущение, мы, конечно, завезем». А сейчас у ФСИН новый директор, Рейман, и теперь говорят, что полагается на человека сколько-то метров туалетной бумаги в месяц. Все интересуются: он опыты на себе ставил? (Смеется). Но это так, мелочи. А вот перед концом первого процесса в камеру на 16 человек, где сидел Миша, привели дизентерийного больного. Естественно, ему надо в туалет, а туалет открытый... Хорошо, Миша — химик. Он потом рассказывал: «Мы всех ребят в угол отодвинули и открыли форточку. Потребовали, чтобы нам дали лимоны...» — потому что лимоны очищают. Из всех порошков (у них есть какие-то моющие средства) Миша составил какую-то смесь, и все ею залили. Слава тебе господи, обошлось. Потом этого же человека привели в камеру к Платону... Это как называется? 16 человек могли заразить дизентерией. А в тюремных условиях дизентерия — это вряд ли выживешь, потому что ни диеты, ни лекарств, ничего нет.

Михаил Борисович брезгливый?

М.Ф. : Нет.

Как можно привыкнуть к этой грязи, к запахам тюремным? Он когда-нибудь говорил вам об этом?

М.Ф. : Нет. Я знаю, что он чистюля, и я его спрашиваю, как там? Он говорит: «Убираемся. Я слежу, чтобы было чисто».

Как часто вы видитесь?

М.Ф. : Полагается два раза в месяц по часу. Хотя говорят, по закону по три часа, но дают час. У него же семья, так что мы ходим по очереди.

И говорите вы в присутствии конвоя?

М.Ф. : Нет, там такая маленькая комнатка, только две табуреточки помещаются. И там стекло и решетка. И телефон. Когда дети были маленькие, они говорили: мы сейчас просверлим дырочку, и ты, как макаронина из дуршлага, оттуда вылезешь. Пытались решетку трясти... Они его практически видели только за решеткой. Поэтому они, в общем, довольно скованные, когда беседуют. Хотя один раз было в суде — они побежали по лестнице, влетели в зал, уже кончилось судебное заседание, проскочили мимо охраны и просунули (в прорезь стеклянного аквариума-клетки) туда руки.

И охрана ничего не сделала?

М.Ф. : Охрана какие-то секунды молчала, но потом сказала адвокатам: отведите, а то нам попадет.

Друзья и годы

Он ожидал, что первый процесс закончится таким большим сроком?

Б.М. : Думаю, нет.

М.Ф. : И самое главное, он думал, что эта злоба выльется только на него, но что компанию будут раздергивать и разорять — этого он не думал. Он поэтому уволился тут же, чтобы компанию оставили в покое: «Мне все равно, кому она перейдет. Пусть только работает». Ну а когда ему передали записку о том, что Путин сказал — 8 лет баланду будет хлебать, тут он уже, конечно, понял...

Б.М. : Я спросил: «Ты не жалеешь, что не уехал?» Он говорит: «А ты бы уехал? Хотел, чтобы меня поливали вдогонку? Я не уеду».

М.Ф. : Я ему в колонии, когда можно было поговорить, тоже задала этот вопрос. Он так посмотрел… «Нет, не жалею. Мне детям своим в глаза смотреть будет не стыдно. А если я уеду, скажут — вор. Как бы я ни доказывал».

А если бы знали все, что произошло, попытались бы его уговорить уехать?

Б.М.: Нет.

М.Ф.: Нет.

Даже ценой тюрьмы?

М.Ф.: Для него репутация имеет очень большое значение.

„

У нас в семье деньги никогда не стояли во главе угла. И Мишка знал с детства: нужно тебе купить проигрыватель — иди заработай

”

Б.М.: Нет. Приставы говорят: «Вы что, хотите, чтобы нас уволили?» Я говорю: «Руку-то дайте хотя бы...» — «Отойдите». И мы ушли.

М.Ф.: Это в Чите, когда было последнее заседание, председатель суда вдруг встала и сказала: дайте 15 минут маме поговорить. Мы вот так к решетке прислонились и разговаривали, там стекла не было.

Вы чувствуете отношение к вам людей?

М.Ф.: За все годы я ни от кого не слышала дурного слова, только хорошее. А сейчас таких людей стало еще больше, и они более открыто говорят о своем отношении.

А люди бизнеса, крупного бизнеса, кого называют «олигархами»?

М.Ф.: Мы даже не знаем об их существовании, а они о нашем, по-моему.

Никто из людей когда-то круга Ходорковского?

М.Ф.: Никто и никогда, ни явно, ни тайно. Никто не спросил даже: «Старики, а как вы живете, есть у вас на что хлеб купить?»

А бывшие коллеги Михаила Борисовича по ЮКОСу?

М.Ф.: Ну, прошло уже много лет. А вот среднее звено ЮКОСа — с ними мы встречаемся, они на суд ходят, к нам приезжают. Если я болею, приезжают с продуктами, хотя, слава богу, кусок хлеба есть, но приносят столько, что я раздаю, потому что мы не можем съесть.

А более высокое звено?

М.Ф.: А более высокое звено далеко.

Есть люди, бывшие сотрудники ЮКОСа, которые обижены на Ходорковского. Считают, что он пошел против системы и свой выбор навязал и им. Вам не приходилось с ними об этом разговаривать?

М.Ф.: Нет. Я думаю, со мной не стали бы говорить.

Б.М.: А я бы поговорил...

М.Ф.: Миша очень жалеет тех, кто пострадал... Очень переживал за Бахмину, ужасно переживал.

А Алексаняна вы знали?

Б.М.: Я работал с ним. Я и с Сурковым работал, и он меня превосходно знает.

М.Ф.: Я даже «Вячеслав Юрьевич» не знаю, я знаю «Славочка».

Б.М.: Я тогда был у них комендантом в «Менатепе»...

М.Ф.: Миша попросил Борю, когда он пошел на пенсию, — это был, значит, 1993 год, — сделать ему офис. Боря и сделал хороший, красивый офис. Я писала инструкцию по пожарной безопасности.

А чем «Славочка» занимался?

М.Ф.: Пиар-кампанией, он же пиарщик очень хороший.

А сейчас он вам не звонит?

Б.М.: Нет.

М.Ф.: Единственное, что Слава, когда ему задали какой-то вопрос про Мишу, ответил (это в печати было): «Я у него работал 10 лет и про него ничего не буду говорить». Это в наше время — и то хорошо. Я знаю, что к нему обращались юкосовцы, как достать какое-то лекарство, которого у нас нет, и он моментально достал...

Б.М.: Он никакой гадости не сделал, поэтому никаких претензий к нему у меня нет.

Но не звонит?

М.Ф.: Никто не звонил. Никто. Правда, они мне все нужны, как вы понимаете...

Безнадежная надежда

На что вы надеетесь?

Б.М.: На Господа.

М.Ф.: Я, честно говоря, ни на что не надеюсь. А хочу надеяться. Хочу.

Б.М.: А у меня надежда умирает последней.

А с Михаилом Борисовичем не говорили на эту тему?

М.Ф.: Я не могу с ним об этом говорить.

Вы знаете своего сына. Когда он сказал: «Моя вера дороже моей жизни» — что он имел в виду под верой?

М.Ф.: Это не религиозное, нет.

В том, что и как он говорил, вы что-то прочитали такое, что никто из нас прочитать не может?

М.Ф.: Это полная убежденность в том, что он говорит. И это посыл: я ни на шаг не отступлю.

Переговоры с властью кто-то ведет?

М.Ф.: Нет, никогда.

Какое впечатление на вас производит судья Данилкин?

М.Ф.: Он профессионал. Он неглуп. Он в сути дела разобрался. И ему сейчас очень трудно, это чувствуется.

Как вы думаете, почему власть так боится выпустить Ходорковского?

М.Ф.: Тут очень много всяких предположений. Наверное, главное — это злобность, мелочность и мстительность Путина. Мне кажется, у него какая-то искаженная логика в голове. Он считает, наверное, что если он выпустит, то покажет, что он слабый.

Вы допускаете, что может быть третье дело?

М.Ф.: Допускаю... Потому что, пока Путин на этом свете, он его не выпустит.

Б.М.: А я не знаю, что придумать еще можно. Налоги придумали, воровство, а еще и «руки по локоть в крови»...

М.Ф.: Ну все что угодно. Найдут каких-нибудь уголовников, как по делу Пичугина, которые будут говорить, что они видели, как он младенцев резал.

Если Михаила Борисовича отпустят, то он уедет или останется?

М.Ф.: Я не знаю. Сейчас бы я его уговаривала уехать. Я не вижу перспективы сейчас в стране, и не только для него, а вообще для молодежи. Предприятия закрываются. Ну не могут быть все банкирами и компьютерщиками... И чем дальше, тем хуже. Меня иногда узнают на улице... вот недавно молодой человек, ему 25 лет, он уже женат, у него ребенок, сказал, что следит за этим процессом с самого начала и решил для себя, что если там кончится плохо, то валить отсюда надо — он мне так сказал. Он сказал: «Я не хочу, чтобы мой ребенок здесь жил». Это ужасно.

Б.М.: Обидно за детей, обидно, когда перспектива не светит, противно. И я думаю, что в данной ситуации — почему у меня надежда такая? — все-таки наши правители поймут: это последний шанс. Отпустите, и вы себя в мире покажете. И покажете бизнесу, пускай возвращается, ведь за рубежом жить — на стенку полезешь.

М.Ф.: Мне кажется, Медведев, если у него есть какие-то амбиции остаться президентом, должен это сделать.

А ваш сын, он на благоприятный исход все-таки надеется?

М.Ф.: По-моему, он в своей речи ответил на это: «Я буду защищать себя до последней возможности. И будь что будет».

То есть?

М.Ф.: Он реалист.