Русские кулачные бои: Главное мужское развлечение Масленицы. Раззудись, плечо! История кулачных боев на Руси

В Древней Руси часто проводились кулачные бои.Существовади они в России начиная с глубокой древности до начала XX века. Помимо развлечения, кулачный бой был своеобразной школой войны, развивающей у народа навыки, необходимые для защиты Родины. Для обозначения состязаний кроме термина «кулачный бой» использовались такие как: «кулачки», «бойовище», «навкулачки», «кулачная бойка», «бойка».

История

В России существуют собственные традиции боевых единоборств. Славяне были известны всей Европе как доблестные войны.Так как войны на Руси были частым явлением, каждому мужчине следовало владеть ратными навыками. Начиная с самого раннего возраста дети с помощью разнообразных игр, таких как «царь горы», «на ледяной горке» и «куча-мала», борьбы и метания постепенно приучались к тому, что нужно уметь постоять за Родину, семью и самих себя. Когда дети становились взрослыми, игры перерастали в настоящие поединки, известные как «кулачные бои».

Первые упоминания о таких поединках были сделаны летописцем Нестором в 1048 году:
« Себо не погански ли живемъ… нравы всяческими льстими, превабляеми отъ Бога, трубами и скоморохи, и гусльми, и русальи; видимъ бо игрища уточена, и людей много множество, яко упихати другъ друга позоры деюще отбеса замышленаго дела. »
Правила и виды кулачного боя

Кулачные бои обычно проводились по праздникам, а разгул боёв начинался во время Масленицы. По количеству участников они делились на: «улица на улицу», «деревня на деревню», «слобода на слободу». Летом бой проходил на площадях, зимой - на замёрзших реках и озёрах. В боях участвовал и простой народ и торговцы.

Существовали виды кулачного боя: «один на один», «стенка на стенку». Считающийся видом кулачного боя «сцеплялка-свалка», в действительности - самостоятельное единоборство, русский аналог панкратиона, бой без правил.

Самый древний вид боя - «сцеплялка-свалка», который часто назывался «сцепным боем», «свалкой врассыпную», «свальным боем», «сцепельной схваткой». Представляла собой противостояние бойцов, дравшихся без соблюдения строя каждый сам за себя и против всех. По упоминанию Н. Разина: «Здесь нужно было обладать не только ловкостью и сильным ударом, но и особым хладнокровием».

Самым распространённым видом кулачного боя был «стенка на стенку». Бой делился на три этапа: сначала дрались мальчишки, после них - неженатые юноши, а в конце стенку ставили и взрослые. Не разрешалось бить лежачего или присевшего, хватать за одежду. Задача каждой стороны состояла в том, чтобы обратить сторону противника в бегство или хотя бы заставить отступать. Стенка, проигравшая «поле» (территорию на которой шёл бой), считалась побеждённой.У каждой «стенки» был свой руководитель - «вожак», «атаман», «боевой староста», «предводитель», «старый чоловик», который определял тактику боя и подбадривал товарищей. У каждой из команд также существовали бойцы «надежы», которые предназначались для того, чтобы разорвать строй противника, вырывая оттуда сразу несколько бойцов. Против таких воинов использовалась специальная тактика: стенка расходилась, впуская «надежу» внутрь, где его ожидали специальные бойцы, и сразу смыкалась, не давая проход стенке противника. Воины, встречавшие «надежу» были опытными мастерами боя «сам на сам».

«Сам на сам» или «один на один» был самым почитаемым видом боя.Он напоминал старый бокс голыми руками в Англии. Но русский вид боя был более мягким, так как существовало правило, запрещающее бить лежачего, тогда как в Англии оно было введено только в 1743 году. Бои «один на один» могли организовываться специальным человеком, а могли быть и стихийными. В первом случае бой назначался на определённый день и время, а вторая разновидность могла проходить в любом месте, где собирался народ: ярмарки, праздники. Поединки «сам на сам» при надобности служили для подтверждения правоты ответчика в судебном деле. Этот способ доказать свою правоту назывался «поле». «Поле» просуществовало до смерти Ивана Грозного. Бойцы использовали только удары кулаками - что нельзя сжать в кулак, то не кулачный бой. Использовались три ударных поверхности, что соответствует трём ударным поверхностям оружия: головки пястных костей (укол оружием), основание кулака со стороны мизинца (рубящий удар оружием), головки основных фаланг (удар обухом). Бить можно было в любую часть тела выше пояса, но старались попадать в голову, в солнечное сплетение («в душу»), и под рёбра («под микитки»).Никогда не использовалось продолжение поединка на земле (борьбa в партере). Существовали определённые правила, по которым было нельзя бить лежачего и человека с кровотечением, использовать любое оружие, следовало драться голыми руками. За несоблюдение норм строго наказывали. Несмотря на строгие правила, поединки иногда заканчивались плачевно: участник мог получить увечье, бывали и смертельные исходы.
Борьба с кулачным боем

В 1274 году митрополит Кирилл, собрав во Владимире собор, среди других правил постановил: «отлучать от церкви участвующих в кулачных боях и боях кольями, а убитых не отпевать». Духовенство считало кулачные бои богомерзким делом и наказывало участников по церковным законам.Это осуждение привело к тому, что во время правления Федора Иоанновича (1584 — 1598) не было зафиксировано ни одного поединка на кулаках. Само правительство обычно не поощряло, но и не преследовало кулачных боев.

Настоящее ограничение кулачных поединков началось в XVII веке. 9 декабря 1641 года Михаил Фёдорович указал: «которыя всякия люди учнутъ биться в Китае, и в Беломъ каменномъ городе и в Земляномъ городе и тех людей имать и приводить в земский приказъ и чинить наказанье».19 марта 1686 года вышел указ, запрещающий кулачные бои и назначающий наказания участникам:«Которые люди изыманы на кулачныхъ бояхъ; и темъ людямъ за те ихъ вины чинить за первый приводъ бить батоги, и имать приводныя деньги по указу, за другой приводъ бить кнутомъ, да имать приводныя деньги вдвое, а въ третий темъ чинить потомужъ жестокое наказанье, бить кнутомъ и ссылать въ ссылку въ Украйные городы на вечное житье».

Однако, несмотря на все указы, кулачные бои продолжали существовать, а участники теперь стали выбирать из своей среды сотского, десятского, которым доверялось следить за исполнением всех правил боя.

Существуют сведения, что Петру I нравилось устраивать кулачные бои, «дабы показать удаль русского народа».

В 1751 году прошли жестокие бои на Миллионной улице; и о них узнала Елизавета Петровна. Императрица пыталась снизить количество опасных поединков и приняла новое постановление, препятствующее их проведению в Санкт-Петербурге и в Москве.

При Екатерине II кулачные бои пользовались большой популярностью.Граф Григорий Орлов был хорошим бойцом и часто приглашал известных кулачников померяться с ним силой.

Николай I в 1832 году полностью запретил кулачные бои «как забавы вредныя».

После 1917 года, кулачный бой был отнесен к пережиткам царского режима, и, не став спортивным видов борьбы, уходил из жизни.

В 90-х годах XX века начали осуществляться попытки возродить школы и стили славянских боевых искусств, включающие в том числе и кулачный бой.

Кулачный бой в искусстве

В «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» М.Ю. Лермонтова описывается кулачный поединок между опричником царя Кирибеевичем и купцом Калашниковым. Степан Парамонович Калашников победил, отстояв честь жены, оскорблённую Кирибеевичем, и «постояв за правду до последнева», но был казнён царём Иваном Васильевичем.

Художник Михаил Иванович Песков отразил популярность кулачного боя во времена Ивана Грозного в своей картине «Кулачный бой при Иване IV».

Сергей Тимофеевич Аксаков описал увиденные им кулачные бои в Казани, на льду озера Кабан в своём «Рассказе о студенческой жизни».

Виктор Михайлович Васнецов написал картину «Кулачный бой».

Максим Горький в романе «Жизнь Матвея Кожемякина» так описал кулачный бой: «Городские ведут бой с хитростями… выдвинут из своей «стенки» против груди слобожан пяток хороших бойцов, и когда слобожане, напирая на них, невольно вытянутся клином, город дружно ударит с боков, пытаясь смять врага. Но слободские привыкли к этим ухваткам: живо отступив, они сами охватывают горожан полукольцом…»

Стенка на стенку - старинная русская народная забава. Заключается в кулачной схватке двух линий («стенок») между собой. В стоношном бою учавствуют лица мужского пола от 18 до 60 лет. Количество участников варьируется от 7-10 до нескольких сотен человек. Целью таких боев является воспитание мужских качеств у молодёжи и поддержка физической формы всего мужского населения. Наиболее массовые бои стенка на стенку устраиваются на Масленницу.
Стеношный бой

Стеношный бой или бои стенка на стенку - старинная русская народная забава. Заключается в кулачной схватке двух линий («стенок») между собой. В стеношном бою учавствуют лица мужского пола от 18 до 60 лет. Количество участников варьируется от 7-10 до нескольких сотен человек. Целью таких боев является воспитание мужских качеств у молодёжи и поддержка физической формы у мужского населения. Наиболее массовые бои стенка на стенку устраиваются на Масленницу.
Основные правила

Стенки строятся в несколько рядов (обычно 3-4) напротив друг друга на расстоянии 20 — 50 метров. По команде судьи, начинают двигаться навстречу друг другу. Задача вытолкать стенку противника за первоначальную позицию. Во время соступа разрешены удары в корпус и в голову, либо только в корпус. Запрещены удары ногами и атака сзади.
История Стеношных боев

Особой любовью в России пользовался сохранившийся до наших дней так называемый стеношный рукопашный бой. О популярности именно стеношной формы кулачного боя, о так называемых боях «стенка на стенку», свидетельствуют и воспоминания очевидцев — Пушкина и Лермонтова, Бажова и Гиляровского, а также изыскания первых русских этнографов, описателей народной жизни — Забелина и Сахарова, строки полицейских протоколов и государственных указов. В архивах хранится изданный Екатериной I указ от 1726 года «О кулачных боях», определявший регламент рукопашных схваток. Так же существовал указ «О небытии кулачным боям без позволения полицмейстерской канцелярии». В указе говорилось о том, что желающие участвовать в кулачных боях, обязаны выбрать представителей, которые должны сообщить в полицию о месте и времени боя и отвечать за его порядок. Выдержка из воспоминаний М. Назимова о кулачных боях в Арзамасе объясняет, какое значение имели данные указы и каким образом относились в провинции к кулачным боям в начале XIX века.

« Местные власти, кажется, смотрят на этот… обычай сквозь пальцы, не имея, вероятно, в виду положительных предписаний начальства, а может быть и сами исподтишка были зрителями подобных побоищ, тем более, что многие значительные в городе люди поборники старины, считали эти забавы весьма полезными для развития и поддержания физической силы и воинственных наклонностей народа. Да и мудрено было арзамасскому градоначальнику, то есть городничему, справиться при помощи 10-15 будочников и даже полной инвалидной команды в 30-40 человек со сборищем бойцов, которое, кроме подзадоривающих их многочисленных зрителей, простиралось, по словам очевидцев, до 500 человек.

Указ о повсеместном и полном запрещении кулачных боев был включен в свод законов Николая I в 1832 году. В томе 14, часть 4-я, статья 180 кратко говорит:
« Кулачные бои как забавы вредные вовсе запрещаются. »

То же дословно было повторено и в последующих изданиях этого свода законов. Но, несмотря на все запреты, кулачные бои продолжались. Они проводились в праздничные дни, иногда каждое воскресенье.

Название «стенка» произошло от традиционно установившегося и никогда не менявшегося в кулачных боях боевого порядка, в котором стороны бойцов выстраивались в плотную линию из нескольких рядов и шли сплошной стеной на «противника». Характерная черта стеношного боя — линейные построения, необходимость которых диктуется задачей состязания — вытеснить противоположную партию с боевой площадки. Отступивший противник перегруппировывался, собирал новые силы и после передышки снова вступал в бой. Таким образом, бой состоял из отдельных схваток и длился обычно по несколько часов, до тех пор пока одна из сторон окончательно не одолевала другую. Стеношные построения имеют прямые аналогии с построениями древнерусской рати.

Масштабы массовых кулачных боев были самыми различными. Бились улица на улицу, деревня на деревню и т.п. Иногда кулачные бои собирали по несколько тысяч участников. Везде, где происходили кулачные бои, имелись постоянные традиционные места для боя. Зимой обычно бились на льду реки. Этот обычай биться на замерзшей реке объясняется тем, что ровная, занесенная снегом и утрамбованная поверхность льда была удобной и просторной для боя площадкой. Кроме того, река служила естественной границей, разделявшей город или район на два «лагеря». Излюбленные места для кулачных боев в Москве в XIX столетии: на Москве — реке у Бабьегородской плотины, у Симонова и Новодевичьего монастыря, у Воробьевых гор и др. В Петербурге бои происходили на Неве, Фонтанке, у Нарвской заставы.

У «стенки» был предводитель. В разных областях России его называли по разному: «башлык», «голова», «староста», «боевой староста», «предводитель», «старый чоловик». Накануне боя руководитель каждой стороны вместе с группой своих бойцов разрабатывал план предстоящего боя: например, выделялись сильнейшие бойцы и распределялись по местам вдоль всей «стены» для руководства отдельными группами бойцов, составлявших боевую линию «стены», намечались резервы для решительного удара и маскировка в построении главной группы бойцов, выделялась особая группа бойцов для того, чтобы выбить из боя какого-нибудь определенного бойца со стороны противника и т.п. Во время боя руководители сторон, непосредственно участвуя в нем, подбадривали своих бойцов, определяли момент и направление решительного удара. У П.П. Бажова в сказе «Широкое плечо» приведено наставление башлыка своим бойцам:
« Расставил бойцов, как ему лучше показалось, и наказывает, особенно тем, кои раньше в корню ходили и за самых надежных слыли.

— Гляди, без баловства у меня. Нам без надобности, коли ты с каким Гришкой-Мишкой на потеху девкам да закладчикам станешь силой меряться. Нам надо, чтоб всем заодно, широким плечом. Действуй, как сказано.»

Русские писатели XIX века не любили предпринимателей, не интересовались ими и не хотели о них писать - а если уж писали, то получалось известно что: мошенник Чичиков и жулик Германн. В очередном выпуске рубрики «Всевидящее око русской литературы» Светлана Волошина рассказывает о незавидной судьбе предприимчивости в русской классике.

Предприимчивость как ценность, свойство характера и образ действия, пожалуй, последнее, что ассоциируется с идеями и персонажами русской литературы. Духовность, самоотверженность, высокая любовь, верность и предательство, одиночество в толпе, агрессия и мертвящее влияние социума - все эти темы традиционно считались достойными описания и художественного анализа; многое же, калибром поменьше, записывалось в мелкотемье и могло претендовать на освещение разве что в фельетонной литературе.

Вообще предприимчивость, деловая активность, «находчивость, соединенная с практичностью и энергией» (как подсказывает словарь) - качество принципиально недворянское, и оттого писателями-дворянами презираемое и считавшееся недостойным описания. Учитывая же, что большая часть писателей XIX века принадлежали именно к дворянскому сословию, не приходится удивляться, что предприимчивые и положительно-активные герои в русской литературе - зверь редкий до экзотичности, хищный и малосимпатичный. К тому же (если продолжать неуклюжую метафору) где этот зверь обитает и чем живет - не совсем понятно: авторы в естественной среде обитания его явно не наблюдали.

О предприимчивости героев литературы XVIII века говорить не приходится: если исключить переводные повести, то ни трагедии классицизма с их жесткой нормативностью конфликта и выбором героев, ни тем более сентиментализм с известной сосредоточенностью на чувствах и чувствительности с предприимчивыми персонажами дела не имели. Комедии же (и примыкающий к литературе корпус сатирической журналистики времени Екатерины II) объяснимо сосредоточивались на особенностях и пороках тогдашнего русского общества, среди которых предприимчивость если и числилась, то где-то в далеком конце, после взяточничества, пьянства, невежества и прочих печально известных реалий.

Романтизм имеет к предприимчивости еще меньше отношения: невозможно представить Печорина, строящего схемы быстрого развития сельского хозяйства на Кавказе или обдумывающего хитрую аферу. О предприимчивости литературных героев можно говорить начиная с (условно) реалистического направления. Кроме того, учитывая, что литература все же имеет некое отношение к «реальности», стоит упомянуть и об историческом контексте. Сфера приложения практического живого ума была довольно ограниченной: успех в военной службе предполагал жесткий набор качеств и условий - знатности, состояния родителей, храбрости, щедрости, следования определенному кодексу поведения. Чиновничья служба трактовала предприимчивость весьма определенно - как карьеризм, средством к которому не в последнюю очередь была лесть начальству и угодливость (отсюда хрестоматийное «служить бы рад, прислуживаться тошно»).

Третий путь - придворная карьера - еще теснее был связан с понятием предприимчивости как лести, угодливости даже в мелочах - удачного слова или жеста в нужный момент. Идеал такой предприимчивости - известный Максим Петрович из «Горя от ума»:

...он не то на серебре,

На золоте едал; сто человек к услугам;

Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;

Век при дворе, да при каком дворе!..

Сурьезный взгляд, надменный нрав.

Когда же надо подслужиться,

И он сгибался вперегиб:

На куртаге ему случилось обступиться;

Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;

Был высочайшею пожалован улыбкой;

Изволили смеяться; как же он?

Привстал, оправился, хотел отдать поклон,

Упал вдругорядь - уж нарочно,

А хохот пуще, он и в третий так же точно.

А? как по вашему? по нашему - смышлен.

Упал он больно, встал здорово.

Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен?

Кто слышит при дворе приветливое слово?

Максим Петрович! Кто пред всеми знал почет?

Максим Петрович! Шутка!

В чины выводит кто и пенсии дает?

Максим Петрович. Да! Вы, нынешние, - нутка!

Что касается быстрого способа зарабатывания денег, то для бедных представителей благородного сословия и разночинцев путей было немного, и первый из них - игра в карты. Таким предприимчивым приобретателем был Германн из «Пиковой дамы» Пушкина, «сын обрусевшего немца, оставившего ему маленький капитал», живший «одним жалованьем» и не позволявший себе «малейшей прихоти». Однако анекдот о трех картах стал для Германна роковым соблазном, как предсказание трех ведьм для Макбета. Для того чтобы узнать секрет старой графини, Германн, как известно, соблазнял ее воспитанницу Лизу, обманом проник в дом, угрожал старухе пистолетом (незаряженным), и после ее смерти все же добился заветных трех карт. Эта предприимчивость стоила Германну и нажитого им состояния, и рассудка.

И если полуромантического Германна можно отнести к предприимчивым персонажам с определенными оговорками (не был ли он просто авантюристом, одержимым идеей быстрой наживы?), то безукоризненным и чуть ли не единственным в русской литературе образом, главной чертой которого является предприимчивость, можно назвать Чичикова из «Мертвых душ». Суть аферы Павла Ивановича, задумавшего скупить крестьянские «души» до подачи очередной «ревизской сказки» и заложить их, получив с государства деньги как за живых, известна всем со школьных лет. Договариваясь о покупках, Чичиков выступает отличным психологом: его тон, манеры и аргументы полностью зависят от характера помещика-продавца. Он обладает «обворожительными качествами и приемами» и знает «в самом деле великую тайну нравиться». Он проявляет и редкую предприимчивость в общении с самым хищным сословием, чиновниками - и одерживает верх:

«Когда проходили они канцелярию, Иван Антонович кувшинное рыло, учтиво поклонившись, сказал потихоньку Чичикову: «Крестьян накупили на сто тысяч, а за труды дали только одну беленькую».

«Да ведь какие крестьяне», отвечал ему на это тоже шепотом Чичиков: «препустой и преничтожный народ, и половины не стоит». Иван Антонович понял, что посетитель был характера твердого и больше не даст».

Гоголь сообщает читателю, что Чичиков обладал исключительной практичностью с самого детства: «оказался в нем большой ум... со стороны практической».

«Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно. Потом в продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции, именно вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал, что товарища начинало тошнить, - признак подступающего голода, - он высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззадоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом».

Павлуша дрессировал мышь, которую «продал потом... тоже очень выгодно»; после, чтобы получить выгодное место на службе, он искал и обнаружил слабое место своего начальника («которые был образ какой-то каменной бесчувственности») - его «зрелую дочь, с лицом... похожим на то, как будто бы на нем происходила по ночам молотьба гороху». Став ее женихом, Чичиков вскоре получил лакомую вакантную должность - и «о свадьбе так дело и замялось, как будто вовсе ничего не происходило». «С этих пор пошло легче и успешнее», - сообщает о герое Гоголь, и в конце «Мертвых душ» мы читаем об успешной предпринимательской (в широком смысле) деятельности Чичикова на поприще взяточничества, «комиссии для построения какого-то казенного весьма капитального строения» и таможни.

Как и полагается в великой русской литературе, аферы Чичикова заканчивались неудачами - и во втором томе «Мертвых душ» отпущенный из-под стражи Павел Иванович оказался «какой-то развалиной прежнего Чичикова». В том же втором томе есть и положительно прекрасный предприниматель - работящий и успешный помещик Костанжогло, который «в десять лет возвел свое именье до <того>, что вместо 30 теперь получает двести тысяч», у которого «всякая дрянь даст доход» и даже посаженный лес растет быстрее, чем у других. Костанжогло так невероятно практичен и предприимчив, что не продумывает специально новых способов оптимизации имения: доходы образуются сами собой, он же просто отвечает на «вызовы» обстоятельств:

««Да ведь и у тебя же есть фабрики», заметил Платонов.

«А кто их заводил? Сами завелись: накопилось шерсти, сбыть некуда - я и начал ткать сукна, да и сукна толстые, простые; по дешевой цене их тут же на рынках у меня и разбирают, - мужику надобные, моему мужику. Рыбью шелуху сбрасывали на мой берег в продолжение шести лет сряду промышленники, - ну, куды ее девать, - я начал из нее варить клей, да сорок тысяч и взял. Ведь у меня всё так».

«Экой чорт», думал Чичиков, глядя на него в оба глаза: «загребистая какая лапа».

«Да и то потому занялся, что набрело много работников, которые умерли бы с голоду. Голодный год, и всё по милости этих фабрикантов, упустивших посевы. Этаких фабрик у меня, брат, наберется много. Всякой год другая фабрика, смотря по тому, от чего накопилось остатков и выбросков. [Рассмотри] только попристальнее свое хозяйство, всякая дрянь даст доход...»».

Впрочем, мы так никогда и не узнаем, что стало с Костанжогло и его имением дальше, а в сохранившихся отрывках сожженной второй части он похож больше не на человека, а на функцию: тонкость и психологичность художественного текста заменила дидактичность.

Еще один персонаж, сейчас же приходящий на ум при упоминании практичности и предприимчивости, - Штольц из «Обломова». Иван Гончаров часто уверяет читателя, что Андрей Иваныч - очень деловой, подвижный и предприимчивый человек, но, если попытаться понять, в чем именно состоит его успешность и деловая энергичность, узнаем мы немного. «Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу», - сообщает автор, и само отсутствие интереса к деталям того, чем живут и как действуют предприимчивые люди в России середины XIX века, характерно проявляется в слове «какой-то».

В этой «какой-то» компании Штольц находится «беспрестанно в движении»; кроме того, он часто «ездит и в свет» и делает кому-то визиты - в этом и проявляется его деловая активность. В тот же «свет» он тащит и упирающегося Обломова, и, когда последний доказывает, что эти суетливые поездки - не менее бестолковое времяпрепровождение, чем лежание на диване, с Ильей Ильичом невольно соглашаешься. Любопытно, что деловые и предприимчивые герои в русской литературе нередко иностранного происхождения: Штольц (как и Германн) - наполовину немцы, а Костанжогло - лицо неизвестных (греческих?) корней (Гоголь говорит, что тот «был не совсем русской»). Вероятно, соотечественники настолько не вязались в общественном сознании с представлением о практичности и предприимчивости, что наличие таких качеств следовало объяснять примесью иностранной крови.

Логично предположить, что предприимчивых и практических людей в литературе стоит искать в их естественной среде обитания, купеческой, а значит, обратиться к Александру Островскому. К сожалению, его чаще интересуют нравы купеческого царства и драмы, происходящие вследствие этих нравов, и куда меньше - предпринимательские способности героев и истории их успеха (что в принципе объяснимо, иначе Островский был бы известен не как драматург, а как сочинитель производственных романов). Читателю же просто сообщают, что Василий Данилыч Вожеватов из «Бесприданницы» - «один из представителей богатой торговой фирмы», европеизированный купец, дешево покупающий пароход «Ласточка» у промотавшегося Паратова. Мокий же Парменыч Кнуров, «из крупных дельцов последнего времени», действует в пьесе уже как человек «с громадным состоянием».

Впрочем, Островский предлагает и пример положительного предприимчивого героя: таков Васильков из комедии «Бешеные деньги». Васильков в начале пьесы не похож на успешного человека: он неловок, провинциален и своими диалектизмами смешит персонажей-москвичей. Он обладает весьма скромным состоянием, но надеется разбогатеть честным предпринимательством, настаивая, что в новый век честность - лучший расчет:

«В практический век честным быть не только лучше, но и выгоднее. Вы, кажется, не совсем верно понимаете практический век и плутовство считаете выгодной спекуляцией. Напротив, в века фантазии и возвышенных чувств плутовство имеет более простора и легче маскируется. Обмануть неземную деву, заоблачного поэта, обыграть романтика или провести на службе начальника, который занят элегиями, гораздо легче, чем практических людей. Нет, вы мне поверьте, что в настоящее время плутовство - спекуляция плохая».

В расчеты вмешивается чувство: «мешковатый» провинциал влюбляется в избалованную красавицу Лидию Чебоксарову и даже неожиданно женится на ней (остальные поклонники красавицы оказываются либо банкротами, либо не желают «законных и брачных наслаждений»). Прагматическая Лидия обнаруживает, что у мужа «не золотые прииски, а прииски брусники по лесам» и бросает его. Васильков же, раздумав пускать себе пулю в лоб, демонстрирует редкую предприимчивость и деловитость и в самое короткое время наживает капитал. «Нынче не тот богат, у кого денег много, а тот, кто их добывать умеет», - поясняет новые финансовые реалии один из героев комедии. От него мы и узнаем о предприимчивости волжанина Василькова, изумляющей ленивых москвичей:

«Поехал за границу, посмотрел, как ведут железные дороги, вернулся в Россию и снял у подрядчика небольшой участок. Сам с рабочими и жил в бараках, да Василий Иваныч с ним... Первый подряд удался, он взял побольше, потом еще побольше. Теперь получил какую-то телеграмму. «Ну, говорит, Вася, ближе мильона не помирюсь»».

Предприимчивый Васильков нашел применение и оставшейся у разбитого корыта жене: сделал ее экономкой и отправил «под начальство» к своей матери в деревню. Красоте и светским манерам Лидии (ее манеры мы, впрочем, не наблюдаем - красавица большую часть пьесы цинично рассуждает о достойном денежном обеспечении своих прелестей) Васильков тоже придумал употребление (возможно, оно изначально входило в его матримониальные расчеты):

«Когда вы изучите в совершенстве хозяйство, я вас возьму в свой губернский город, где вы должны ослепить губернских дам своим туалетом и манерами. Я на это денег не пожалею, но из бюджета не выйду. Мне тоже, по моим обширным делам, нужно такую жену... У меня в Петербурге, по моим делам, есть связи с очень большими людьми; сам я мешковат и неуклюж; мне нужно такую жену, чтоб можно было завести салон, в котором даже и министра принять не стыдно».

У комедии, как и полагается, счастливый финал, однако образ предприимчивого Василькова оставляет неприятный осадок.

Островский создал и редкий в русской литературе образ предприимчивой женщины - свахи. Область применения предприимчивости и деловых качеств для женщины на протяжении почти всего XIX века была еще скромнее, чем у мужчины, и чаще всего ограничивалась приисканием удачной партии и успешным ведением хозяйства. (Предприимчивая Вера Павловна из романа Чернышевского «Что делать?», основавшая швейную мастерскую, - персонаж единичный и совершенно схематический.) Чаще всего в литературе встречаются женщины, зарабатывавшие содержанием модных лавок, пансионов или учебных заведений для девочек, однако это в основном иностранки (немки или француженки), лица эпизодические и почти карикатурные.

Такова, например, героиня романа Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы» Хиония Алексеевна Заплатина (для близких и друзей - просто Хина). Благодаря предприимчивости Хины, державшей в уездном уральском городе пансион и всегда бывшей в центре всех уездных слухов и сплетен, семья Заплатиных проживала куда больше официально получаемых ее супругом денег. Плодами предприимчивости Хины были «свой домик, стоивший по меньшей мере тысяч пятнадцать, своя лошадь, экипажи, четыре человека прислуги, приличная барская обстановка и довольно кругленький капитальчик, лежавший в ссудной кассе. Одним словом, настоящее положение Заплатиных было совершенно обеспечено, и они проживали в год около трех тысяч. А между тем Виктор Николаич продолжал получать свои триста рублей в год... Все, конечно, знали скудные размеры жалованья Виктора Николаича и, когда заходила речь об их широкой жизни, обыкновенно говорили: «Помилуйте, да ведь у Хионии Алексеевны пансион; она знает отлично французский язык...» Другие говорили просто: «Да, Хиония Алексеевна очень умная женщина»».

Предприимчивые женщины изображались обычно как беспринципные хищницы, способные ради своего удовольствия хладнокровно сломать жизнь тонкому нежному герою. Один из лучших подобных образов - Марья Николаевна Полозова из тургеневской повести «Вешние воды» (1872), молодая, красивая и богатая дама, успешно и с удовольствием ведущая финансовые дела семьи. Счастливо влюбленный в прекрасную итальянку Джемму (типичная тургеневская девушка плюс южный темперамент), главный герой повести Санин решает продать свое имение в России и жениться. Из-за границы продавать имение сложно, и он обращается по совету случайно встреченного однокашника к его жене. Тургенев расставляет акценты сразу: первое появление Полозовой в повести сообщает читателю, что она не просто красива, но расчетливо пользуется своей красотой («... весь форс состоял в том, чтобы показать свои волосы, которые были точно хороши»). «Знаете что, - говорит Марья Николаевна Полозову на его предложение о продаже имения, - я уверена, что покупка вашего имения - очень выгодная для меня афера и что мы сойдемся; но вы должны мне дать... два дня - да, два дня сроку». В два последующих дня Полозова демонстрирует настоящий мастер-класс по соблазнению мужчины, влюбленного в другую женщину. Здесь же автор сообщает и о ее коммерческих талантах:

«Она выказывала такие коммерческие и административные способности, что оставалось только изумляться! Вся подноготная хозяйства была ей отлично известна; она обо всем аккуратно расспрашивала, во все входила; каждое ее слово попадало в цель, ставило точку прямо на i. Санин не ожидал подобного экзамена: он не приготовился».

Стоит ли удивляться, что прекрасная Марья Николаевна преуспела во всем: совершила выгодную для себя покупку, а Санин так никогда и не вернулся к невесте. Полозова - яркий, но явно отрицательный персонаж: основное сравнение при ее описании автором - «змея» (да и фамилия у нее соответствующая): «серые хищные глаза... эти змеевидные косы», «Змея! ах, она змея! - думал между тем Санин, - но какая красивая змея!», «Она медленно перебирала и крутила эти безответные волосы, сама вся выпрямилась, на губах змеилось торжество».

Предприимчивые и деловые героини освобождаются от отрицательных коннотаций только к концу XIX века. Петр Боборыкин в романе «Китай-город» (1882) программно проводит идею: купцы больше не представители и деятели «темного царства», они европеизировались, получили образование, за ними, в отличие от сошедших с парохода современности и мало на что годных дворян, - экономическое процветание и будущее России. Конечно, отечественная буржуазия, как и буржуазия вообще, не без греха, но тем не менее это молодая и полная энергии формация.

Молодая и почти красивая купчиха Анна Серафимовна Станицына хозяйственна и деятельна. Она следит за работой своих фабрик, вникает в детали производства и сбыта, внимательна к условиям жизни рабочих, устраивает школу для их детей, удачно вкладывает деньги в новые отрасли производства и энергично действует в торговых предприятиях. Ее предпринимательская деятельность и планирование новых торговых и фабричных сделок доставляет ей радость, она отличная, практичная и предприимчивая хозяйка. Интересно, что автор при этом рисует ее неудачливой в личной жизни: ее муж - мот и развратник, ставящий под угрозу разорения все ее успешные начинания и совершенно к ней равнодушный (по-видимому, Боборыкин не мог не сообщить о том, что предприимчивость и коммерческая жилка плохо уживаются со счастливой семейной жизнью). Кроме того, она с неприязнью и неловкостью воспринимает свою принадлежность к купеческому сословию: ее платье из дорогой и добротной материи слишком явно выдает ее происхождение, воспитание и вкус, и то же делают некоторые ее обороты речи и манеры.

Впрочем, она являет, пожалуй, единственный пример вполне вознагражденной предприимчивости: разведясь с мужем и поставив принадлежащее ей производство и торговлю на прочные рельсы, Станицына в финале овладевает мужчиной своей мечты - дворянином Палтусовым, оплатив его долги, вызволив из-под стражи и явно наметив себе в мужья и партнеры. Сам же Палтусов тоже представляет собой любопытный тип нового предпринимателя: из дворян, но метящего в конкуренты купцам, новым финансовым и торговым хозяевам старой Москвы (этих купцов и предпринимателей Боборыкин тоже зачем-то снабдил «рыбными» фамилиями: Осетров, Лещов). Ум, образование, предприимчивость (и особый дар действовать на нежные сердца богатых купчих) дают Палтусову возможность быстро продвигаться вверх в мире торговли и финансов, сколачивать капитал и тем самым идти к воплощению своей идеи: теснить в экономической и финансовой сферах «Тит Титыча», что «наложил на все лапу». ««В такой стране не нажиться? - думает Палтусов уже в самом начале романа. - Да надо быть кретином!..» Весело у него стало на сердце. Деньги, хоть и небольшие, есть... связи растут, охоты и выдержки немало... двадцать восемь лет, воображение играет и поможет ему найти теплое место в тени громадных гор из хлопка и миткаля, промежду миллионного склада чая и невзрачной, но денежной лавчонкой серебряника-менялы...» Однако в какой-то момент удачливый Палтусов предпринимает слишком рискованное дело: его бывший «патрон» кончает жизнь самоубийством из-за долгов, и герой с рыбной фамилией решает недорого приобрести его дом - на деньги, доверенные ему очередной купчихой.

«В душе бывшего подручного самоубийцы предпринимателя играло в эту минуту проснувшееся чувство живой приманки - большой, готовой, сулящей впереди осуществление его планов... Вот этот дом! Он отлично выстроен, тридцать тысяч дает доходу; приобрести его каким-нибудь «особым» способом - больше ничего не нужно. В нем найдешь ты прочный грунт... Палтусов закрыл глаза. Ему представилось, что он хозяин, выходит один ночью на двор своего дома. Он превратит его в нечто невиданное в Москве, нечто вроде парижского Пале-Рояля. Одна половина - громадные магазины, такие, как Лувр; другая - отель с американским устройством... В нижнем этаже, под отелем, - кафе, какое давно нужно Москве, гарсоны бегают в куртках и фартуках, зеркала отражают тысячи огней... Жизнь кипит в магазине-монстре, в отеле, в кафе на этом дворе, превращенном в прогулку. Кругом лавки брильянтщиков, модные магазины, еще два кафе, поменьше, в них играет музыка, как в Милане, в пассаже Виктора-Эммануила...

Не кирпичом ему хочется владеть, не алчность разжигает его, а чувство силы, упор, о который он сразу обопрется. Нет ходу, влияния, нельзя проявить того, что сознаешь в себе, что выразишь целым рядом дел, без капитала или такой вот кирпичной глыбы».

Палтусов и правда сумел приобрести этот дом, использовав капитал, доверенный ему влюбленной купчихой. Та, однако, внезапно умерла, а ее наследник срочно потребовал деньги, но найти огромную сумму Палтусову не удалось - вера в собственную предприимчивость и удачу подвела его. От окончательного позора Палтусова спасла Станицына: по-видимому, именно в союзе купечества и дворянства Боборыкин видел спасительный для России сплав культуры и практичности. В финале романа автор весьма прямолинейно описывает этот союз европейской и русской цивилизаций: «все вместит в себя этот луженый котел: и русскую и французскую еду, и ерофеич и шато-икем» - под оглушительный хор «Славься, славься, святая Русь!».

Идея живописать новый тип делового человека не оставляла писателя Боборыкина и дальше. В более позднем романе «Василий Теркин» (1892) его герой-предприниматель уже захвачен не просто стремлением к обогащению или победе дворян над купцами, но альтруистической идеей помощи отечеству и ближнему. Впрочем, о том, как именно герой собирается выстраивать свой альтруистический бизнес, читатель в основном только догадывается: проекты и дела Теркина выписаны в романе в стиле советских лозунгов брежневского времени («поведете вы поход против хищения и лесоистребления, против кулаческого разгрома и помещичьего недомыслия... к бережному уходу за таким народным сокровищем, как лес»). Основную же часть времени романа Теркин борется с плотской страстью и в итоге стряхивает с себя «мужское хищное влечение». Нечастые пассажи о собственно предпринимательской деятельности главного героя выглядят примерно так:

«У него, если только ему удастся еще этим летом начать хозяйствовать, порядки будут другие. Но на этих соображениях не остановилась его голова, быстро овладевавшая трезвой мыслью делового и предприимчивого волжанина. И не об одном личном ходе в гору мечтал он, сидя под навесом рубки на складном стуле. Мысль его шла дальше: вот он из пайщика скромного товарищества делается одним из главных воротил Поволжья, и тогда начнет он борьбу с обмеленьем, добьется того, что это дело станет общенародным, и миллионы будут всажены в реку затем, чтобы навеки очистить ее от перекатов. Разве это невозможно? А берега, на сотни и тысячи десятин внутрь, покроются заново лесами!»

Образ, задуманный Боборыкиным как положительный, в романе явно не удался (впрочем, и сам роман, пожалуй, одно из тех произведений, которые можно читать сугубо по рабочей надобности). Да и в целом русская литература XIX века предлагает в качестве деловых, энергичных и предприимчивых персонажей или явных плутов и мошенников, или лиц комических. Даже в тех (редких) случаях, когда автор прямо характеризует противозаконные аферы и бесчестные действия героев как проявления «самобытного русского гения» (например, в рассказе Лескова «Отборное зерно»), он делает это с явным лукавством. Те немногие герои, что замышлялись авторами как «положительно прекрасные» предприниматели, либо остались безжизненными схемами, либо их предприимчивая сторона выписана так неясно, смутно, что становится очевидно: их творцам было совершенно неинтересно вникать в детали финансовой деятельности и экономических операций.

Кулачные бои - древнейшая забава наших предков. О кулачных боях свидетельствуют многие источники, а первым из них была «Повесть временных лет». Рукопашные поединки проводились еще до Крешения Руси в честь громовержца Перуна. Со временем наши предки особенно полюбили сходиться в таких боях на Масленицу и Рождество.

Попытки представителей церкви бороться с этими языческими проявлениями, как правило, результатов не имели. Любителей этого вида спорта не останавливал даже указ, озвученный в 1274 году митрополитом Кириллом: «Отлучать от церкви участвующих в кулачных боях и боях кольями, а убитых не отпевать».

В.М. Васнецов. «Кулачный бой»

В дальнейшем против кулачных боев выступления продолжились. Конкретные меры по борьбе с ними принимали и Федор Иоаннович, и Михаил Федорович, и Елизавета Петровна, и Николай I.

Но не все представители власти были настроены столь категорично: к примеру, благосклонно относился к кулачным боям, а многие очевидцы свидетельствовали, что это действо доставляло ему большую радость. также не отказывала себе в удовольствии посмотреть кулачные бои. А Григорий Орлов, фаворит государыни, и сам готов был с кем-нибудь помериться силушкой.

Петр II, несмотря на то что его правление было недолгим, тоже внес свою лепту в организацию кулачных боев. Он ввел следующее ограничение: «Кто упадет, лежащих никого не били бы». До нашего времени эта фраза дошла немного измененной - «не бей лежачего».

Б.М. Кустодиев. «Кулачный бой на Москва-реке»

Кулачный бой был традиционным русским боевым искусством. Со стороны человеку непосвященному могло показаться, что это обычный мордобой, но на самом деле это было настоящее мастерство со своими премудростями.

Бились в русском кулачном бою только голыми руками. Бить можно было в корпус и голову, запрещено - в пах и по ногам. Правила не разрешали бить лежачего и противника, у которого было сильное кровотечение. За соблюдением правил зорко следили судьи, зрители и сами участники. В случаях нарушения установленных правил нечестного бойца могли сурово наказать. Хотя участники боев и сражались голыми руками, травмы бывали очень серьезные, случались даже убийства.

Одним из первых видов кулачного боя принято считать «сцеплялку-свалку», при которой бойцы выступали друг против друга и против всех сразу, но более распространенным видом боя (и в современности) считается «стенка на стенку». Бойцы шли двумя рядами, и каждый защищал себя и своих собратьев. Во главе каждой стенки был вожак, который являлся и вдохновителем, и организатором боя.

После Революции 1917 года большевики объявили, что кулачные бои полностью искоренены как позорный пережиток царского режима. Но молодежные массовые драки никуда не исчезли.

Автор этих строк еще в 1960-е годы наблюдал подобные «забавы» на окраине Москвы. Мне в то время было лет 10, и я мог видеть (сидя на крыше дома своего приятеля в деревне Строгино), как стенка на стенку шли строгинские парни и молодые мужики на своих соседей из Троице-Лыкова. Какое яблоко раздора спровоцировало их на подобные действия, современные летописи не сообщают. Драка была поистине захватывающей, но, конечно, особенно радовало нас то, что наше местоположение было недоступно для бойцов...

Кула́чный бо́й (также кулачки́ , навкулачки́ , бойови́ще , <кула́чная > бо́йка ) - древняя потеха, увеселение. Уже во времена Гомера был популярен в Древней Греции, а с 688 до н. э. кулачный бой был включён в соревнования античных Олимпийских игр. Существует на Руси с глубокой древности. Бои проводились обычно с Масленицы до Троицы, реже с Коляды до Петрова дня.

Первое сообщение о кулачном поединке на Руси можно встретить в «Повести временных лет» монаха Нестора. В нем Нестор пересказывает историю знаменитого кулачника Яна Усмошвеца, известного более как Кожемяка. Последний, демонстрируя свою силу печенегу, одним ударом кулака убил взрослого быка, а затем и самого печенега.

Подготовка к кулачным боям начиналась у славян с детства. Такие игры как «куча-мала», «царь горы», «на ледяной горке», «лапта», «рюхи» и т.д. способствовали развитию у подростков и юношей кулачных навыков. Наиболее сильных из них со временем допускали и до настоящих кулачных боев.

В летнее время бои происходили на ярмарочной площади, в зимнее время — на льду рек или озер. Наши далекие предки различали три вида кулачных боев:

«сам на сам»
«сцеплялка-свалка» (как варианты: «свалочный бой», «сцепный бой», «свалка врассыпную», «сцепельная схватка»)
«стенка на стенку» (как варианты: «улица на улицу», «деревня на деревню», «слобода на слободу»).

«Сам на сам» — наиболее почетная разновидность кулачного боя. В нем противники сходились один на один. Часто к этому бою прибегали в качестве способа выявить правого в затруднительном судебном деле. Этот способ носил в суде название «полем». По сравнению с жестоким традиционным английским боксом в русском кулачном бою было множество ограничений:

Не бить лежачего,
не ставить подножек,
не хватать за одежду,
не бить со спины,
не бить ногами,
не бить между ног,
не бить, если у противника пошла кровь,
не использовать камни в руках, «кастеты» и т.д.

«Сцеплялка-свалка» — самая старая разновидность кулачного боя. Существовала в двух вариантах:

«бой толпа на толпу» — поединок двух групп бойцов-кулачников между собой; обычно в таких боях четкая организация отсутствовала;

«один против всех» (как вариант: «сам за себя») – каждый боец-кулачник сражался сам за себя.

«Стенка на стенку» — наиболее распространенный и любимый вид кулачного боя. Начинали бой обычно подростки, затем наставала очередь юношей и, наконец, последними вступали в битву взрослые бойцы. Во время боя каждая сторона («стенка») старалась вытеснить противную сторону с ее территории («поля»).

Каждая из сторон обязательно имела своего руководителя. Он назывался «боевой староста», «предводитель», «старый чоловик», реже «вожак» или «атаман». В его обязанности входило определение тактики боя и корректировка боя по ходу поединка. Каждая «стенка» состояла из рядовых бойцов и «надежы» — одного или нескольких опытных бойцов.

Во время кулачного боя бойцы старались ударить, главным образом, в 3 места:

«в главу» (в голову),
«под микитки» (под ребра),
и «в душу» (в солнечное сплетение).

Среди основных ударов бойцы-кулачники использовали:

«под силу» — короткие боковые удары в голову или корпус,
«затрещина» — длинные боковые удары в голову или корпус,
«прямой с подтока» — прямые короткие удары в корпус в ближнем бою,
«с крыла» — боковые удары с вложением корпуса.

Развитие кулачных боев на Руси

Первые сведения о кулачных боях на Руси можно найти в Густинской летописи датированной 990 годом, и в летописях Нестора 1069 года. Одним из элементов складывающейся в то время самобытной народной системы физического воспитания было два вида состязаний в кулачном бою: массовые бои «стенка на стенку» и одиночные единоборства – «сам на сам» или «один на один».

Особенно популярной была форма «Стенка на стенку», в которой строго различались «своя» и «чужая» стороны. «Стенка на стенку» – вид кулачного боя, когда бойцы выстраивались и шли в бой друг на друга плотной стеной. В каждой команде выделялись сотские и десятские. Они выстраивали стенку, распределяли бойцов на места в ней, проверяли, чтобы в рукавицах бойцов не было никаких посторонних предметов. За «закладку» жестоко карали свои же бойцы. Количество бойцов в каждой стенке было одинаковое. Стенка должна была быть одинаковой и по возрасту: мужики с мужиками, юноши с юношами, мальчишки с мальчишками. В каждой «стенке» были 2–3 главных, наиболее сильных и ловких бойца – «забойщики», которые бросались туда, где стенка начинала слабеть и сдавать. Сотские и десятские следили за соблюдением правил. Фамилии сотских и десятских сообщались в полицию. С них был главный спрос за беспорядки на поле боя. Обычно сражения «стенка на стенку» строились в три очереди. Сначала в бой шли мальчишки, их сменяли безусые неженатые юнцы, после юнцов в бой вступали мужики. Перед единоборством бойцы обнимались и троекратно целовались.

Бой считался законченным, если одна из «стенок» не выдержав натиска и ударов противника обращалась в бегство под свист и улюлюканье зрителей.

Пользуясь огромной популярностью в народе, в Москве бои проводились чаще всего на Каиновой горе в Китай-городе и под старым Каменным или Троицким мостами. Нередко в боях принимали участие бойцы из лиц дворянского происхождения. Каждая сторона старалась прорвать оборону «стенки» противника, внести смятение и панику, напугать и вытеснить с боевой площадки. Отступивший противник перегруппировывался и снова шел стеной в атаку. Таким образом, бой состоял из отдельных схваток и длился до тех пор пока одна из сторон была побеждена и отказывалась от боя.

Места для боя выбирались традиционно зимой – на льду, летом в поле. Первыми всегда начинали подростки, за ними взрослые. В народе существовали неписанные правила, которые передавались из поколения в поколение. Кулачные бои проходили либо на «голых» кулаках, либо в рукавицах. Удары наносились только лицом к лицу в голову, грудь и живот. Упавшего не били. Вот откуда наши русские поговорки и пословицы: «Лежачего не бьют», «Лежачий в драку не ходит», «Не силой бьются, а сноровкой». Кто падал на землю, считался побежденным. Как правило бились до первой крови, пьяных к бою не допускали. Запрещались подножки и нападения сзади. Также считалось бесчестным переходить на сторону противника за вознаграждение и подарки. Нарушители правил наказывались.

Другим видом кулачного боя был поединок «сам на сам» – поединок двух кулачных бойцов. Эта разновидность кулачного боя существовала в Древней Руси как молодецкая потеха, непременная часть праздничных гуляний. Кроме того, поединок «сам на сам» был также одним из методов судебного разбирательства жалоб, взаимных претензий двух обиженных друг на друга лиц. Когда не удавалось установить ни правого, ни виноватого, в действие вступало «кулачное право». Оба спорщика сходились в поединке «сам на сам» и победитель объявлялся правым, а побежденный – виноватым.

В своей основе кулачные бои были подлинно народным видом состязаний, спортивной игрой, «молодецкой потехой». Все это было рождено здоровой удалью, желанием померяться богатырской силой – «разойтись плечом, размахнуться рукой», без всякой злобы и вражды. Кулачные бойцы проявляли большое искусство. Выдающихся по силе и умению, в народе называли «надежа-боец». Многие из них участвовали как в одиночных боях, так и в кулачных боях «стенка на стенку» и пользовались большой славой и уважением.

Из уст в уста в народе передавались былины о богатырях-молодцах. Так, например, в период татарского ига перед Куликовской битвой, были известны троицкие монахи Александр Пересвет и Ослябля, обладающие большой богатырской силой. В летописях рассказывается как Пересвет победил в единоборстве татарского богатыря.

Известно, что Петр I любил потешить себя кулачными боями и часто сам их организовывал – «дабы показать удаль русского народа» иноземцам.

Автор М.Н. Лукашов в своей книге «Слава былых чемпионов» приводит исторический факт о поединке гренадера из свиты Петра I с одним из сильнейших боксеров Англии. Случилось это во время визита русского царя в Англию в 1698 году. На одном из приемов Петру I один из английских вельмож предложил устроить поединок английского боксера с одним из солдат его свиты на денежное пари. Поединок состоялся, гренадер задал англичанину сильнейшую трепку, царь выиграл заклад и в заключение приказал своим гренадерам показать русскую забаву – кулачный бой «стенка на стенку».

В период правления на Руси Екатерины II кулачные бои были очень популярны. Граф Орлов считался отличным бойцом и сам не раз приглашал знаменитых силачей померяться силами.

Еще в Лаврентьевской летописи, написанной монахом Лаврентием и другими писцами в 1377 году, упоминается о запрете кулачных боев. Среди различных сведений из истории Древней Руси можно найти и более ранние упоминания о запретах церкви. Описывается факт проклятия митрополитом Кириллом в 1274 году и угроза отлучения от церкви кулачных бойцов: «Узнал я, что держатся бесовского обычая проклятых эллин: в божественные праздники со свистом, кличем и боем бьются… Да изгнаны будут от сынов божьих церквей, а случайно убитые в этих боях будут прокляты сей век и будущий».

Законы о запрете кулачных боев издавались и позднее в 1540 г., 1648 г., 1686 г. Но несмотря на запреты, с 1690 года кулачные бои принимают массовый характер.

Несмотря на постоянные запреты церкви, народ продолжал любить кулачные бои. Период развития капитализма в России был ознаменован появлением боев на деньги. Организаторами стали купцы и фабриканты. Они нанимали бойцов и напускали их друг на друга, подобно петушинным боям, заключая пари и делая заклады.